Адмирал Империи – 36
Шрифт:
Зубов невольно скривился, глядя на эту жалкую картину. Ему сейчас был противен сам вид Самсонова, раздавленного неудачей, растоптанного врагами. В этом зрелище было что-то постыдное, недостойное настоящего адмирала и правителя. Диктатор должен быть непоколебим, как скала — а не рыдать и стенать, будто базарная баба.
— Даже боги не могут изменить численность кораблей в космическом сражении, — философски сказал Демид, которому надоело слушать причитания пьяного старика. Терпение контр-адмирала было на исходе. Ему хотелось встряхнуть Самсонова, залепить пощечину, привести в чувство. Но он понимал — сейчас не время и не
— Мы сделали все, для того, чтобы сократить наше отставание, но нам просто не хватило сил. Это законы военной науки — при примерном равенстве в классе кораблей противоборствующих сторон, побеждает тот, у кого численность кораблей больше.
Самсонов, взъерошенный и раскрасневшийся от гнева и выпивки, тяжело навалился на стол, сверля Зубова мутным, но яростным взглядом. Казалось, еще немного — и из его глаз посыплются искры, как от закоротившей электропроводки. Диктатор тяжело дышал, с присвистом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.
— Да, но ты забыл упомянуть про моральный дух, — не успокаивался Самсонов, пьяным взором прожигая своего собеседника. — Мои «черноморцы» были в данной характеристике наголову выше экипажей Птолемея Грауса. Ты сам видел, Демид, как эти чванливые князья–адмиралы бежали с первой «линии», поджав хвосты. Разве можно их вообще считать равными нашим космоморякам? Нет, конечно!
Иван Федорович в запале хлопнул ладонью по столу, отчего стоящий на краю бокал с недопитым коньяком опасно покачнулся.
Зубов прекрасно помнил, с каким вдохновением и жаром бросались в бой экипажи Черноморского флота и его Гвардейской Эскадры. В их действиях чувствовалась какая-то одержимость, почти фанатизм — будто они сражались не за победу даже, а за право умереть красиво, войти в легенды. И эта самоотверженность поначалу и вправду давала им преимущество над более хладнокровным и расчетливым противником.
Но Демид понимал и другое. Война — это не только порыв и натиск, но и выучка, дисциплина, холодный расчет. И в этом Птолемей оказался сильнее. Его офицеры, пусть и уступали в бесшабашности и лихости, с лихвой компенсировали это выдержкой, умением держать строй и четко выполнять приказы. А значит, моральный дух здесь был ни при чем. Просто враг оказался лучше подготовлен к затяжному бою на истощение.
— Помимо разношерстных гарнизонных эскадр в секторе боя в стане противника находились регулярные дивизии Северного и Балтийского космофлотов, они то и решили исход битвы, — ровным голосом произнес Зубов, стараясь не выдать своего раздражения. Сейчас следовало быть очень осторожным в словах и оценках. Пьяный диктатор мог воспринять любое неосторожное высказывание. — Офицерская школа ВКС не проходит даром, в головы ее курсантов с самого начала службы вдалбливают, что если вы развернете крейсеры и побежите, то непременно умрете. Поэтому и нет подразделения в Ойкумене более стойкого, чем регулярная дивизия. Причем без разницы, принадлежит она к Российскому императорскому космофлоту или к любому другому в Галактике. Вы же сами видели, как упорно сражались их дивизии во второй «линии»…
Контр-адмирал говорил вроде бы очевидные вещи, известные любому мало-мальски сведущему в военном деле человеку. Иван Федорович скривился, как от зубной боли. Ему не хотелось признавать правоту Зубова, мириться с мыслью, что враг
— Эти перехваленные «балтийцы» уже сыпались под напором моего флота, — махнул рукой Иван Федорович. В его голосе зазвучали капризные, почти детские нотки. Будто обиженный ребенок, у которого отобрали конфету, убеждает себя, что она все равно была невкусная. — Против них бились такие же дивизии, только гвардейские и «черноморские»…
— Не уверен с тем, что посыпались все, — отрицательно покачал головой Демид, который на своей «Москве» был непосредственно в эпицентре событий. Адмирал прекрасно помнил, с какой стойкостью и упорством дрались некоторые соединения противника. Как они раз за разом смыкали строй, затыкая бреши, ценой потерь удерживая позиции. — Некоторые из дивизий врага показали себя с наилучшей стороны, например — 34-я «резервная». Уже в который раз она становится у нас на пути, попадает в самое пекло, но снова выходит, пусть и сильно прореженной, но все-таки сухой из воды.
Зубов невольно поморщился, вспоминая свои столкновения с этой дивизией.
— Да, я видел, как сражается эта 34-я, — нехотя буркнул диктатор, мрачно уставившись в стену. В его голосе звучало раздражение. — Просто пока ее командиру везет, ничего более…
Иван Федорович поморщился. Ему претила сама мысль о том, что кто-то, кроме него самого, мог быть удачливым космофлотоводцем.
— Я не связываю победы данного подразделения с везением его командующего, скорее с его опытом и невероятной быстротой реакции, — хмуро сказал на это Демид. Адмирал прекрасно помнил свои схватки с 34-й дивизией. Как бы он ни старался, какие бы хитрости и уловки ни применял — враг всегда оказывался на шаг впереди, предугадывал каждый его маневр.
— Погоди, а разве он не погиб в стычке с Красовским? — замотал головой Иван Федорович, пытаясь вспомнить командира упомянутой дивизии. События последних дней смешались в его затуманенном алкоголем сознании в одну пеструю круговерть. Лица, имена, корабли — все сливалось в бессмысленный хоровод, мельтешащий перед глазами. — Веневитин, кажется… Ну, точно контр-адмирал Веневитин… Он же сгорел на своем флагмане в дуэли с «Екатерины Великой»…
— Это прежний командующий, — поправил Самсонова, Демид Александрович. В его голосе звучало плохо скрываемое раздражение. — Новый куда более деятельный и опасный. Да, вы его прекрасно знаете, ведь он некоторое время назад служил под вашим руководством…
Зубов многозначительно посмотрел на Самсонова, ожидая реакции. Он прекрасно знал, как взвинчен и раздражен сейчас диктатор. И намеренно провоцировал его, подначивал, будто хотел добиться какой-то определенной, только ему известной цели.
Иван Федорович на миг замер, будто громом пораженный. В его затуманенном сознании стали медленно всплывать какие-то смутные образы, обрывки воспоминаний.
— Он с Черноморского флота?! — сначала удивился, а потом сильно разозлился Иван Федорович. Кровь бросилась ему в лицо, на щеках заходили желваки. Адмирал почувствовал, как внутри него поднимается темная, удушливая волна гнева. — Такой же ренегат, как Козицын?! Кто это, черт возьми?!