Адмирал Канарис
Шрифт:
Наряду с вопросами об обеспечении переходов через Маас в Голландии на этом заседании также обсуждалось взятие бельгийского форта Эбен-Эмаэль, которое было поручено не абверу, а военно-воздушным силам (люфтваффе).
Гитлер сначала был в отличном настроении. Он проявлял живой интерес ко всем подробностям различных военных хитростей и трюков, которые предполагалось использовать для осуществления поставленных задач. Теперь Канарис также знал, какой цели должны были служить затребованные голландские и бельгийские униформы. Добровольцев, которые должны были быть набраны из строительно-учебной роты для выполнения «особого задания», нужно было одеть в эти униформы и перед началом наступления послать на мосты, важные для переправы армии Рейхенау, чтобы помешать голландцам и бельгийцам их взорвать.
Канариса попросили доложить о том, что было предпринято его ведомством и что он еще считает необходимым. Он как раз докладывал о том, что отделение немецкой разведки в Голландии достало униформы, необходимые в качестве образца, когда генерал-майор Рейхенау, участвующий в совещании, прервал
Совещание 20 ноября не привело к окончательным решениям. Запланированное наступление снова и снова откладывалось. Но Канарис слишком хорошо рассмотрел планы Гитлера, и теперь мог успокоиться. На протяжении всей зимы он принимал живое участие в новых и новых проектах переворота, но все они были обречены на неудачу из-за описанных трудностей и нерешительности участвующих генералов.
Наряду с этим его занимал план, по которому предполагалось участие строительно-учебной роты, принадлежащей разведке. Он пытался выяснить, как такое использование солдат в униформе противника рассматривается в правовом и моральном аспекте. Конечно, это было совсем другое дело по сравнению с операцией «Гиммлер». На этот раз речь шла о настоящем военном действии, а не об обманном маневре, который был во всех отношениях предосудительным. Но оставался еще ряд сомнений. Прежде всего, это означало, что некоторое количестве солдат нужно было послать на операцию, которая предполагала исключительный риск. Не могло быть сомнения в том, что если эти солдаты попадут в чужой униформе в руки противника, то они с полным правом будут расстреляны как шпионы. Но ведь речь шла о добровольцах, которые должны были бы отдавать себе отчет о существовании такой вероятности. Оставался еще вопрос, повлечет ли такое предприятие ответственность согласно международному праву и правилам ведения войны. Канарис провел параллель с войной на море, где не считалось нарушением правил, если военный корабль маскировался под чужим флагом, даже под флагом противника. Правда, обычай ведения войны на море требовал, чтобы данный корабль, прежде чем открыть огонь, поднимал свой флаг. Отряды, предназначенные для выполнения операции на мостах через Маас, ведь даже не должны были открывать огонь. Их цель заключалась не в том, чтобы самим наступать, а чтобы помешать противнику обороняться. Кроме того, у солдат на суше нет флага, который бы они могли поднять. Впрочем, вся афера должна была разыграться ночью, когда все кошки и все флаги и униформы серые.
То, что в первые месяцы войны так сильно волновало Канариса и вызывало у него угрызения совести, оказалось в дальнейшем ходе войны методом, который применяли почти все воюющие. Британские операции групп «коммандос» под командованием лорда Маунтбеттена получили известность во всем мире. Не так уж много людей знает, по крайней мере, в Германии, об американских «рейнджерах», которые были сформированы и с успехом использовались руководителем отдела стратегической службы (ОСС) Соединенных Штатов Америки, генералом Биллом Донованом. В обоих случаях речь шла о формированиях, которые должны были выполнять аналогичные задачи и теми же средствами, как немецкие «бранденбуржцы». На процессе перед американским военным трибуналом в Дахау по делу подполковника службы СС Скорцени, который зимой 1944–1945 гг. в битве под Арденнами применил сформированные специально для этой цели подразделения в американской униформе и с американским снаряжением в районе действий противника, американский официальный защитник основывал свое ходатайство о вынесении оправдательного приговора на утверждении, что в ходе Второй мировой войны появились новые формы ведения войны и что эти методы не представляли собой военных преступлений. Для поддержания этого доказательства был также приведен материал, свидетельствующий, что в 1942 г. британские войска в немецких маскировочных униформах (среди них был племянник фельдмаршала Александера) осуществили внезапное нападение на штаб-квартиру Роммеля в Северной Африке и что американские войска в немецких униформах использовались во время последних битв за Ахен и на Саарлаутернском мосту. Скорцени и другие лица, привлекаемые по тому же делу, были, как известно, оправданы. Характерным для способа мышления Канариса было то, что он стремился ограничить ответственность разведки за дело, на ход которого он не мог оказывать решающего влияния или которому он не мог помешать. По меньшей мере он не хотел быть ответственным за непосредственное проведение мероприятия, которое он не мог контролировать. Разговор с компетентными руководителями он закончил так: «Мы, то есть абвер, достанем униформы, поддельные документы и дадим рядовой состав. Проведение является делом армии». Так все и происходило.
По предложению Канариса был издан всеобщий приказ верховного командования вермахта. Согласно этому приказу разведка должна была подготовить свою спецроту — строительно-учебную роту, ставшую
Действительно, в мае 1940 г. батальон особого назначения № 100, вышедший из тогдашнего бранденбургского батальона, был подчинен шестой армии для выполнения задач, предусмотренных на совещании в рейхсканцелярии 20 ноября. Можно сразу же сказать, что ударные группы, сформированные из него, не смогли выполнить свою задачу под Маастрихтом. Мост в том районе был вовремя взорван голландцами. Напротив, группе, которой руководил старший лейтенант Вальтер, посчастливилось сохранить в целости мост под Геннепом, важный для быстрого наступления через Голландию и Бельгию.
Канарис глубоко и искренне сожалел о том, что Гитлер, вопреки всем советам и возражениям, осуществил свое наступление на запад в нарушение нейтралитета Голландии и Бельгии. Он испытывал не только душевные, но и физические страдания из-за все усиливающегося осознания нарастающей беды. Однако это не мешало ему извлечь из успеха под Геннепом выгоду для разведки. Когда он рассказывал об этом успехе, то говорил «мы», в то время как неудачу под Маастрихтом охотно оставлял «армии». Он это делал не из личного тщеславия. Но он хорошо понимал, что разведка при режиме, в котором положение «быть больше, чем казаться» давно уже превратилось в противоположное, каждая крупинка престижа была необходима, чтобы утверждать свои позиции перед «черными» завистниками и конкурентами.
О Бранденбургском полке можно еще сказать, что он участвовал в охране румынской нефтяной промышленности и судоходства по Дунаю от актов саботажа со стороны противника. Еще перед началом войны второе отделение разведки подготовило почву для этого. Так как снабжение германского вермахта горючим и смазочным маслом в большой степени зависело от румынских поставок нефти, то в случае конфликта учитывали возможность акций саботажа британской секретной службы на нефтяных источниках и нефтеперегонных заводах. На немногочисленных предприятиях, на которые германский капитал мог оказывать непосредственное влияние, работали мастерами, бригадирами и сторожами люди, подобранные вторым отделением разведки. Но кроме того, после начала войны при осведомленности и терпении короля Кароля II с использованием людей из Бранденбургского полка здесь была организована особая караульная и информационная служба. Эта нелегальная с точки зрения румынских властей работа велась при взаимодействии с генеральным директором сигуранцы (румынской тайной государственной полиции) Моруцовым. Специальной задачей организации было охранять нефтяные поля и нефтеперерабатывающие заводы и своевременно сообщать о возможных планах саботажа. Эта задача была успешно выполнена.
В начале сентября 1940 г. король Румынии Кароль отрекся от престола. Генерал Ион Антонеску взял на себя управление государством в качестве регента; молодой король Михай играл чисто декоративную роль. В то время как в Бухаресте происходил этот переворот, начальник сигуранцы случайно оказался вместе с Канарисом в Венеции на конференции по проблеме охраны нефтяных полей. Заседали в отеле Даниели. Сообщение о событиях в Бухаресте сразу вызвало у Канариса сомнение не только относительно служебного положения, но и относительно личной безопасности Моруцова при новом режиме. Он спросил у того совершенно прямо, намерен ли он вообще возвращаться в Румынию при изменившейся ситуации. Хотя Моруцов как человек не был ему симпатичен, Канарис понимал, что румын не только сотрудничал с немецкой разведкой, но и поддерживает тайные отношения с советским ведомством. Канарис, ни минуты не колеблясь, предоставил бы Моруцову защиту и убежище. К глубокому удивлению Канариса, тот ответил, что он без колебания вернется в Бухарест.
Вскоре оказалось, что Канарис правильно оценил ситуацию. Уже через несколько дней из военного отдела немецкой разведки в Бухаресте пришло сообщение, что Моруцов арестован. После этого Канарис сразу отправился в Бухарест, чтобы ходатайствовать перед Антонеску за Моруцова. И опять-таки здесь проявилась его типичная черта: он всегда вступался за своих сотрудников и «деловых друзей», даже если они лично ему были несимпатичны. Он чувствовал себя обязанным, так как сотрудничество разведки с румынскими инстанциями по предотвращению вражеских попыток саботажа на нефтяных источниках и нефтеперерабатывающих заводах относились к самым успешным делам разведки, и Моруцов, как уже говорилось, постоянно проявлял здесь свою лояльность. Антонеску принял начальника немецкой разведки. Тот объяснил ему, что Германия проявляет живой интерес к судьбе Моруцова. Антонеску заверил Канариса, что с Моруцовым ничего не случится. Канарис, успокоенный, вернулся в Берлин. Но уже короткое время спустя пришло известие, что Моруцов был зверски убит, по всей видимости, сотрудниками «железной гвардии». Канарис был возмущен этим. Антонеску нарушил данное слово. Канарис заявил своим ближайшим сотрудникам: «С Антонеску я не хочу больше иметь ничего общего». Этим объясняется, почему Канарис в последующее время не поддерживал с главой румынского правительства никаких личных отношений, в то время как многие руководящие деятели в других, независимых от Гитлера странах Восточной и Юго-Восточной Европы обычно часто обращались к начальнику немецкой разведки за советом или помощью.