Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Кручинин Андрей Сергеевич

Таким образом, планы использовать Колчака в «миссии Денстервилля» представляются вполне вероятными, но сам Александр Васильевич вряд ли что-либо знал об этом. Сведения его о «русских войсках» на месопотамском театре, насколько можно судить по сохранившимся записям, ограничивались лишь констатацией того факта, что «стратегическое положение после революционизирования Кавказской армии представляется… крайне тяжелым». «У меня нет никаких претензий или желаний относительно положения и места, кроме одного – сражаться – to fight [54] », – излагал он тогда же свою беседу с английским послом в Японии. – «… Я лично не желал бы служить в английском флоте, ибо Великобритания располагает достаточным числом блестящих адмиралов

и офицеров и по характеру морской войны надобности в помощи извне не имеется. Но мне бы доставило чисто нравственное удовлетворение служить там, где обстановка тяжела и где нужна помощь, где я не был бы лишним. Пусть Правительство Короля смотрит на меня не как на вице-адмирала, а солдата, которого пошлет туда, куда сочтет наиболее полезным».

54

Сражаться, драться (англ.).

Попутно заметим, что не нужно искать в этих словах наигранность или позерство, хотя ощущение горечи и обиды в них безусловно присутствует. При поступлении в британский флот Колчак и его новое начальство действительно оказались бы в ложном положении – поручить ему самостоятельное командование вряд ли сразу решились бы, роль младшего офицера была для русского адмирала явно мала, а прикомандирование к чьему бы то ни было штабу или управлению не соответствовало бы намерениям самого Александра Васильевича «to fight». Поэтому назначение на сухопутный фронт представлялось наиболее приемлемым.

Но дело даже не в этом, а в том, что из рассуждений Колчака очевидно следует: конкретных перспектив своего участия в продолжавшейся войне он себе не представлял и планов возглавить или по крайней мере присоединиться именно к непокорившимся большевизму русским войскам не строил. Поэтому были там такие войска или их не было, рассчитывало английское командование в связи с ними на Колчака или не рассчитывало – с субъективной точки зрения значения не имеет. Но как же тогда увязать просьбу адмирала о принятии его на британскую службу с упованиями на возможность продолжения русской борьбы?

Не требуя такого увязывания императивно (в конце концов, человек далеко не всегда бывает последователен в своих побуждениях и поступках), обратим внимание на еще одну фразу из черновых записей Александра Васильевича. «Я хочу продолжать и участвовать в войне на стороне Великобритании, т. к. считаю, что Великобритания никогда не сложит оружия перед Германией», – пишет он, продолжая: «Я желаю служить Его Величеству Королю Великобритании, т. к. Его задача, победа над Германией, – единственный путь к благу не только Его страны, но и моей Родины».

Вряд ли следует считать Колчака «принципиальным» германофобом – к необходимости борьбы против Германии он подходит, в сущности, с русской точки зрения. Большевики были бы ничем, если бы не целенаправленная немецкая помощь, за которую расплатились и продолжают расплачиваться русскими интересами и русским достоянием, – рассуждает Колчак; а следовательно, сокрушение Германии оставит без мощной внешней поддержки революционных узурпаторов, которым после этого предстоит лишь «захлебнуться в собственной грязи» или «утонуть в собственной крови». Именно на службу этой, основной в его понимании, задаче стремится отдать свои силы русский адмирал, – отнюдь не отрицая значения и необходимости другой борьбы, которая уже начиналась в это время в России.

Вестником оттуда к Колчаку, застрявшему в ожидании парохода в Шанхае, неожиданно прибыл незнакомый ему поручик Жевченко, командированный другим незнакомым адмиралу, но уже известным нам по Петрограду молодым офицером – есаулом Семеновым.

Как мы помним, Григорий Михайлович еще летом отправился в Забайкалье для формирования добровольческих монголо-бурятских частей. Однако к середине ноября у него было лишь 50 всадников, главным достоинством которых, как можно заключить из воспоминаний самого Семенова, была готовность противостоять распространявшей свое влияние по всей стране большевицкой власти. Первое столкновение с большевизированными ополченцами в Верхнеудинске произошло, по рассказу Семенова, 12

ноября, и похоже, что бой, вопреки утверждениям одного из биографов Григория Михайловича, закончился вовсе не поражением большевиков – скорее, отряд решительного есаула был все-таки раздавлен, поскольку сам есаул, благополучно выскочивший из верхнеудинской стычки, очень быстро оказался на станции Маньчжурия, у самой русско-китайской границы, буквально с горсточкой соратников. Впрочем, отказываться от борьбы он отнюдь не собирался и 19 декабря провел дерзкую операцию по разоружению местных ополченцев, настроенных так же революционно, как и верхнеудинские. Объявив ошеломленным солдатам «приказ» о долгожданной демобилизации, после чего гарнизон расточился во мгновение ока, Семенов остался единоличным хозяином станции и прилегающего участка железной дороги.

Такую базу он мог считать наиболее выгодной еще и потому, что дальше начиналась полоса отчуждения Китайской Восточной железной дороги. Построенная русскими инженерами и рабочими, КВЖД на основании соглашения с китайским правительством соединила русское Забайкалье с русским Приморьем и была окружена территорией, где действовали русские законы, администрация, находились русские войска. Эта территория, площадь которой исчислялась более чем сотней тысяч гектар, со «столицей» в городе Харбине, и называлась «полосою отчуждения». Бессменным (с 1902 года) управляющим дорогой был генерал Дмитрий Леонидович Хорват, выдающийся русский военный инженер и администратор.

В условиях революционной смуты, однако, генерал, которому в 1917 году было уже под шестьдесят, растерялся и не нашел в себе достаточно воли и мужества, чтобы противодействовать событиям, захлестнувшим КВЖД, как и всю Россию. После получения известий о большевицком перевороте местный Совдеп при поддержке солдатских комитетов угрожал захватить всю власть в полосе отчуждения, хотя до некоторой степени переворот на КВЖД затягивался теми же местными большевиками: они колебались и слали телеграммы Совнаркому с просьбами об определенных инструкциях. Ответ был определеннее некуда – «Устраните Хорвата, заменив вашим комиссаром» (30 ноября), – и харбинский Совдеп на следующий день объявил о формальном захвате власти, однако подкрепить свои слова вооруженной силой не решился. Китайские власти «северо-восточных провинций», естественно обеспокоенные дестабилизацией обстановки, потребовали удаления с КВЖД большевизированных ополченцев и с согласия генерала Хорвата и при участии русских офицеров утром 13 декабря разоружили и выслали в Забайкалье две ополченские дружины и разгромили Совдеп, главным руководителям которого, впрочем, удалось скрыться.

Такие действия, разумеется, привели к ослаблению русских позиций и русского влияния в регионе и до некоторой степени поставили Хорвата в зависимость от китайцев; однако в гораздо большей степени ущерб интересам России наносила официальная политика Совнаркома, в конце ноября предложившего просто передать КВЖД Китаю и создать для этого ликвидационную комиссию. По сравнению с этими планами позиция Хорвата, который все-таки продолжал пользоваться авторитетом у властей «северо-восточных провинций» (так же, как русский посол в Пекине князь Н.А.Кудашев – у пекинских властей), хотя и была, должно быть, уязвимой, все-таки обеспечивала относительно спокойное существование русскому населению полосы отчуждения.

Имея такой тыл, есаул Семенов решил перейти в наступление на Читу, хотя силы его были крайне немногочисленны. Но он надеялся наступать отнюдь не в «безвоздушное пространство» – в Забайкальи раздавались голоса протеста против большевицкого переворота. В частности, съезд 1-го военного отдела Забайкальского войска обращался к своим землякам, находившимся на фронте: «Здесь мы стойко протестуем против захватнической власти большевиков, против заключения перемирия и мира без согласия наших союзников. Призываем и вас возвысить свой мощный голос и сказать, что только Учредительное Собрание вольно распоряжаться судьбами России». Пытаясь охватить Забайкалье сетью «противобольшевистских ячеек», есаул явно рассчитывал на их вооруженное содействие и, памятуя, что смелость города берет, распубликовал следующее обращение: