Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал
Шрифт:
– Извините, – поднял я руку, привлекая к себе всеобщее внимание, однако ко мне оно и так было привлечено, а сейчас стало более явным.
– Да, я слушаю, – посмотрел на меня Поскрёбышев.
– Если можно, хотелось бы уточнить. Как давно у вас эта, скажем так, причёска?
Тот провёл рукой по голове и пожал плечами, явно растерявшись от такого неожиданного для него вопроса. Правда, ответил:
– Да лет двадцать уже. А что?
– Да нет, – широко улыбаясь, ответил я. – Просто интересно было.
Стараясь негромко насвистывать, я барабанил пальцами по ноге, продолжая осматриваться. Секретарь, изредка бросая на меня взгляды, продолжал работать.
Работоспособность Сталина и его секретаря, конечно, поражали, ни минуты передыху. Принимали посетителей. Ставили задачи, а судя по красным лицам некоторых, песочили. Как на конвейере работали. Почти все те, кто был в приёмной на момент моего появления, уже побывали в кабинете, так что, когда прозвенел звонок и Поскрёбышев взял трубку, то посмотрел на меня и кивнул:
– Александр, проходи.
Встав, я поправил одежду, ладони отчего-то вспотели, так что ещё их и вытер незаметно и, спокойно подойдя к двери, потянул створку на себя. Она неожиданно легко подалась. Дверь была с тамбуром, так что, толкнув вторую створку, я оказался в кабинете самого Сталина.
– Здравствуйте, товарищ Сталин, – от входа поздоровался я.
– Здравствуйте, товарищ Поляков. Проходите, присаживайтесь.
– Как-то больно официально, товарищ Сталин. Зовите Сашей и на «ты», мне так привычнее. Тем более разница в возрасте способствует этому.
– Хм, хорошо, – улыбнулся тот.
Я даже как-то не ожидал этого. Моё внимание сразу переключилось на хозяина, я лишь мельком осмотрелся. Я запоминал лицо и сам вид этого, не побоюсь этого слова, великого человека, поэтому и впитывал, закрепляя в памяти все его черты и движения. Но он не курил, хотя трубку в стороне я рассмотрел, да и присутствовал остаточный запах табака в кабинете. Похоже, перед моим приходом кабинет проветрили, или хозяин кабинета курил очень давно, запах еле улавливался.
– Чай будешь?
– Буду. Если можно с печеньем. Слава о кремлевских печеньях гремит по всей стране. Хотелось бы отведать. Тем более и не ел сегодня толком, утром в пять часов, как подняли клоуны одни, лишь успел быстро позавтракать хлебом с молоком.
– А что случилось? – сделав заказ по телефону, поинтересовался хозяин кабинета. Судя по тону вопроса, его действительно заинтересовал этот момент.
– А-а-а, – только махнул я рукой. – Про моё выступление на радио, думаю, вы слышали, ну или вам передали?
– Я слушал. Сначала выступления слушал. Хорошие песни и рассказы твои… Тяжело было всё это слушать.
– Самое печальное, что всё, что я рассказал, это правда. Да ведь не только вы слушали, все меня слышали. И про золото, а я его ещё не сдал, в тайнике находится, и про сделанные мной фото, ну и про оружие. Утром, когда узнали, где я живу, рванули ко мне три машины. Сотрудников НКВД, Политуправления и машина из Добровольческого коммунистического батальона. Что странно, наверное, стечение обстоятельств, нашли они мой дом одновременно и приехали вместе. Что дальше было, я не видел, спал, разбудили. В общем, водители таких организаций, как Политуправление и Наркомат товарища Берии, считали, что на трассе они главные и их нужно пропустить, носы к потолку и друг другу не уступили место. В результате две разбитые машины и мне палисадник разрушили. Вот я и проснулся от удара, сотрясения дома и мата,
Протянув Сталину лист квитанции, я вдруг обнаружил, что тот трясётся, зажмурившись, и внезапно понял, что он смеётся. Не сдержавшись, Иосиф Виссарионович засмеялся в полный голос. Именно в этот момент и зашёл в кабинет Поскребышев, что лично нёс поднос со стаканами с чаем и самим чайником, тут же была и розетка с печеньем. Он удивлённо посмотрел на нас, но потом снова принял невозмутимый вид и стал расставлять приборы. Отсмеявшись, Сталин, мельком посмотрев на своего личного помощника, вдруг спросил:
– Саша, а почему тебя так заинтересовал внешний вид своего тёзки?
– Дополнительно проверял, врали мне или нет, – положив квитанцию на стол, я взял стакан и осторожно попробовал. Не зря парил, крутой кипяток налили.
– Вот как, и что же тебе рассказывали о Поскребышеве?
– Да больше о вас. Говорили, что вы тиран. Скручивали листки бумаги в трубочку, надевали их на пальцы своему секретарю и поджигали, с садистской улыбкой наблюдая, как тот корчится, но товарищ Поскрёбышев не издавал ни звука. Или как вы хватали его за волосы и били лицом об стол.
Сталин и слушавший нас Поскребышев застыли в шоке. Смеха в глазах хозяина кабинета уже не было, там разгоралась лютая ярость, что даже мне было не по себе, но я невозмутимо продолжал делить на тарелке печеньки. Сталину и трёх хватит, он их и так каждый день ест, остальное я честно отделил себе и, беря из небольшой кучки печенье, смаковал его с чаем. Реально вкусно, не обманули слухи.
– Кто?! – яростно спросил Сталин, вставая. – Кто посмел распускать такие грязные слухи?!
– Врачи говорят, что нервные клетки не восстанавливаются, а вы такими вспышками себе сердце посадите, а мне бы хотелось, чтобы вы подольше прожили. Сядьте, успокойтесь, чаю попейте. Тем более тому, кто распускает эти слухи, вы всё равно ничего сделать не сможете. С детства пороть надо было, воспитывая дочурку. Самое паршивое, что ведь ей некоторые несознательные личности верят. Как же, ведь дочь самого товарища Сталина.
Хозяин кабинета даже упал на стул, и Поскрёбышев захлопотал вокруг него. Как-то у нас не так разговор пошёл, но всё, что я спланировал, пока мы ехали в машине, выдал. Было ещё кое-что, но это чуть позже выдам. Продолжая попивать чай, я сказал:
– Не думаю, что серьёзные люди таким слухам поверят. Вы ведь, товарищ Сталин, окружаете себя неординарными личностями, личностями с большой буквы. Кто ж подобное терпеть будет. Так что на всё, что говорит Светлана, люди лишь посмеиваются. Да и почему она всё это делает, избаловали вы её, вырастили дворянку столбовую. Не было внимания, не было обучения, безотцовщина, вот и выросло непонятно что. Хотя исправить пока ещё можно. Могу дать совет.