Адмирал Ушаков ("Боярин Российского флота")
Шрифт:
Отчалили на двух шлюпках. Ушаков плыл вместе с Пустошкиным, испытывая знакомое чувство неуемного трепета. Сколько раз в жизни он вот так отчаливал от берега на корабль, и каждый раз это чувство сопровождало его. Волнение проходило лишь после того, как он становился ногами на палубу корабля.
На корабле встретили с музыкой. В то время как оркестр играл военный марш, команда корабля стояла строем у правого борта, приветствуя гостей. Проходя вдоль строя, Ушаков узнал матроса, наказанного маркизом. Он невольно посмотрел на его ноги, вызвавшие гнев командующего, и немало удивился, увидев, что левая нога и сейчас
— А тот матрос и впрямь не умеет стоять, как положено.
Пустошкин улыбнулся:
— Он просто не может стоять, вытянувшись. В ноге у него пуля. Француз угостил, когда Видо штурмовали.
— Видо? Значит, он был там? Но почему тогда не списываете его на берег как инвалида?
— Он на корабле нужен. Лучший слесарь во флоте. Кстати, ты знаешь его работу: макет, что Арапов тебе доставил, ему заказывали.
Обед проходил в таком порядке: тост — вино — закуска — небольшая пауза, ничего не значащие и ни к кому не обращенные реплики, потом новый тост, и все повторялось снова. Офицеры из новичков вели себя несколько скованно, видимо боясь предстать перед известным адмиралом в невыгодном свете. Ушакову подумалось, что не будь его, люди вели бы себя проще, и он стал ждать удобного момента, чтобы оставить компанию. Ему захотелось найти того матроса-инвалида, участника штурма острова Видо, поговорить с ним, отблагодарить за чудесный макет его флагмана. Судя по макету, у этого матроса и в самом деле были золотые руки.
Обратив внимание на отрешенный вид Ушакова, Пустошкин спросил, не утомился ли он?
— Я был бы не против немного отдохнуть, — ответил Ушаков.
— Тогда пойдем, я провожу.
Пустошкин привел его в адмиральскую каюту, где были и койка, и кресло, предложил полежать немного.
— Ложиться не буду, — отказался Ушаков. — Лучше посижу в кресле, только пришлите ко мне того матроса… Кстати, как его зовут?
— Не помню. Кажется, Егором. Я пошлю за ним, — пообещал Пустошкин.
Он ушел, оставив дверь открытой, чтобы не так томило от духоты, а минут через пять появился тот, кого он обещал прислать, матрос-инвалид. Ушаков попросил матроса закрыть дверь и сесть на табурет подле него. Матрос дверь закрыл, но садиться не стал.
— В Средиземноморском походе участие принимал?
— Так точно, ваше высокопревосходительство.
— Видо штурмовал?
— Так точно, ваше высокопревосходительство.
— Ну что заладил: так точно, так точно… Я же теперь отставной адмирал.
— Знаем, ваше высокопревосходительство, — вздохнул матрос, и во вздохе его послышалось глубокое сожаление.
— Спасибо за макет корабля, что для меня сделал, — с чувством сказал Ушаков. — Тебя Егором зовут?
— Егором, ваше высокопревосходительство.
— На флагмане я всех матросов в лицо знал, кои в походе участвовали, а тебя что-то не помню.
— Так я в ту пору на фрегате «Сергий» служил, на флагманский меня уже после вас взяли.
— А родом откуда?
— Пензенской губернии.
— Почти земляки. Дома-то как живут?
— Пока отец жив был — он на всю округу лучшим кузнецом славился, хорошо жили, а как умер, плохо стало.
Ушаков нашел в кармане золотой червонец и протянул его матросу.
— Зачем, ваше высокопревосходительство? — робко запротестовал
— Приказываю взять, — рассердившись, резко прервал его Ушаков.
Матрос принял деньги и потупил взгляд, явно не зная, как вести себя дальше.
— Ступай, — сказал ему Ушаков.
Матрос ушел. Испытывая наплыв досады, Ушаков заходил по каюте. Он был недоволен собой: настраивался на задушевный разговор, а разговор не получился. Что-то стояло между ним и матросом. Да и с червонцем зря сунулся, лучше бы деньги ему потом прислать…
Вошел Пустошкин, изрядно подогретый вином.
— А я думал, лежишь. Усталость прошла?
— Прошла.
— Тогда пойдем, там ждут.
— Не стоит, Семен Афанасьевич, — снова уселся в кресло Ушаков. — Ты же знаешь, я человек некомпанейский, своей персоной в подобные собрания вношу только скуку. Без меня обойдетесь. А меня лучше домой отправь.
— Как домой?
— Домой, и все тут. Зачем мне ваше веселье портить?
— Ну, батюшка мой, так не пойдет, — воспротивился Пустошкин. — Так не годится. Уж коли дело до этого дошло, тогда делать нечего, вместе поедем. Именно вместе. Только еще раз в компании надо показаться, еще раз выпьем на прощание и отвалим.
Они вернулись домой еще засветло. Хозяйка с дочерьми варила яблочное варенье, Федор укладывал в дорожный сундук вещи.
— Куда это ты собираешься? — неодобрительно посмотрел на него Ушаков.
— Не век же нам тут жить!
Уложив вещи и заперев сундук, Федор сунул Ушакову какие-то бумаги.
— Дело-то я сделал, осталось тебе, батюшка, только подпись под бумагами поставить да деньги получить.
Бумаги закрепляли собой сделку о купле-продаже недвижимости. Ушаков посмотрел на проставленные суммы и остался доволен.
— Спасибо, Федор.
— Не мне говори спасибо, а тому, кто с караваем тебя встретил. Он выручил, можно сказать, все сам сделал.
Пустошкин, узнав, что на недвижимость покупатели нашлись и дело в основном сделано, потащил Ушакова в столовую.
— Пойдем выпьем винца доброго по случаю такой сделки, а потом чаем займемся со свежим вареньем. И не отнекивайся, все равно не отстану. И ты, Федор, пойдем с нами. Мой дом не корабль, у нас чинов не признают.
Старые боевые товарищи просидели за столом до глубокой ночи. Федор после чая сразу пошел спать, а они занялись беседой — вспоминали прошлое, говорили о настоящем, гадали, будет ли война с Наполеоном или не будет и как долго продлится перемирие с Оттоманской Портой. Кончилась эта беседа тем, что Пустошкин уговорил Ушакова не спешить с отъездом из Севастополя, погостить у него хотя бы еще несколько дней.
8
После отплытия от острова Корфу русской эскадре первое время очень везло. Дул свежий попутный ветер, корабли неслись на надутых парусах легко и быстро, на флагман не поступало ни одного сигнала о неисправностях или происшествиях.
Горечь расставания с жителями Корфу постепенно растаяла, и матросы стали поговаривать уже не столько о высокомерных французах, заменивших на Ионических островах русский флаг своим, сколько о предстоящей встрече с родной землей, о том, что Россия хотя и бедная страна, беднее европейских, а все ж милее русскому сердцу. Правду в народе говорят: рыбам море, птицам небо, а человеку отчизна — вселенный круг.