Адриан Моул и оружие массового поражения

Таунсенд Сьюзан

– Он два и два сложить не может, – сказал Даррен, – зато кувалду тягает, как мешок с перьями.

Писательская группа опять собралась в Крысиной верфи. Присутствовали кроме меня Гэри Вялок, две унылые девицы, Кен и Гленда Тупс. Жаловались на то, что я беру по пятьдесят пенсов с каждого за чашку кофе. «Голубой Дунай» стоит 3,20 фунта за пачку, возразил я.

Вялок написал стихотворение о слепоте. Хочет, чтобы я передал его Найджелу.

Здравствуй,

тьма, мой добрый друг.Счастлив ничего не видеть яВ этом пошлом зримом мире.Третий внутренний мой глазВидит зорче глаз обычных,В души проникает он как нож.

Одна из девиц воскликнула:

– Гениально, Гэри. Какая глубокая поэтика!

– Первую строчку ты спер из песни Саймона и Гарфункеля, – сказал Кен Тупс.

– Ее еще Дастин Хоффман поет в том чудесном фильме «Выпускник», – поддакнула Гленда и пустилась в разглагольствования о блестящей карьере Дастина Хоффмана.

Чтобы вернуть дискуссию в русло поэзии, я заговорил о своих попытках написать опус под названием «Беспокойный головастик», но Гленда заглушала меня, фонтанируя биографическими сведениями о Дастине Хоффмане.

В результате заседание превратилось в кашу, все галдели, перебивая друг друга и слушая только себя.

Когда Гленда удалилась в туалет, Кен виновато сказал:

– Не волнуйся, Адриан, больше я жену не приведу.

Прочел Найджелу по телефону стихотворение Вялока. Он долго смеялся, а потом сказал:

– Вот-вот, я все время забываю про свой третий глаз. Повезло мне, правда?

Вторник, 11 февраля

Запирая дверь, спросил мистера Карлтон-Хейеса, можно ли взять в субботу выходной. Ответить тот не успел, поскольку зазвонил телефон. Это был Майкл Крокус.

Знаками сообщил мистеру Карлтон-Хейесу что звонит его Немезида. Он скривился и беззвучно произнес:

– О господи.

Крокус рявкнул в трубку:

– Мне нужно с тобой кое-что обсудить. Жду тебя у нас в семь.

– Что обсудить? – спросил я.

– Важное дело! – ответил Крокус. – Это не телефонный разговор.

Эта фраза всегда ставит меня в тупик. А для чего тогда созданы телефоны, как не для разговоров? Сказал, что буду в 7, хотя мне очень не хотелось менять планы. Я предвкушал спокойный вечер дома – в хлопотах о костюме для поездки в Лондон.

Дверь открыла Гортензия.

– Что случилось? – спросил я.

– Не знаю, – пожала она плечами.

Тогда я поинтересовался, где Георгина.

– Мотается по европейским столицам с Джейми Оливером, [51] рекламирует его новую книгу, – ответила Гортензия.

Я ощутил острейший укол ревности. Я всегда завидовал успеху Оливера. Он не только симпатяга, но еще и готовить умеет, а жена у него и вовсе красавица.

– Если он хоть пальцем притронется к Георгине,

я ему голову оторву, – проворчал я.

51

Известный, хотя и очень молодой британский повар, ведущий телешоу и автор поваренных книг.

Гортензия изумленно вытаращилась:

– С ним его жена, да и тебе-то какое дело?

Она провела меня в гостиную.

Маргаритка в позе эмбриона лежала на диване.

Нетта массировала ей ступни. Майкл Крокус стоял перед камином, расставив ноги и дергая себя за бороду.

Сесть мне никто не предложил.

Крокус обратился к Маргаритке:

– Ты ему скажешь, дорогая, или я?

– Ты же видишь, в каком состоянии бедное дитя, – вмешалась Нетта. – Скажи сам, Майкл.

Я оглянулся на Гортензию, та равнодушно жевала прядь своих волос.

– Сто лет назад я бы тебя высек на конюшне, – прорычал Крокус.

С какой стати, полюбопытствовал я.

Он медленно двинулся ко мне, в голосе его звучала неприкрытая угроза:

– А с такой, что ты обещал жениться на моей дочери, соблазнил ее, обрюхатил и бросил.

Слегка отступив назад, я повернулся к Маргаритке:

– Почему ты мне не сказала?

– Ты меня больше не любишь, – страдальчески простонала она. – Какая тебе разница?

Не успел я ответить, как Крокус проревел:

– Как можно не любить это восхитительное создание и ее нерожденного младенца?!

– Маргаритка эмоционально ранима, – добавила Нетта. – Она очень тяжело переживает, когда ее отвергают.

Тут и Гортензия внесла свою лепту:

– Последний раз, когда ее бросили, она рехнулась.

Тогда я сказал, что буду крайне признателен, если меня оставят наедине с Маргариткой.

Все удалились, и я спросил ее, как далеко зашло дело.

– Как далеко зашло? – повторила она, будто я говорил с ней на иностранном языке.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я, Маргаритка, – сказал я. – И мой вопрос вполне уместен в контексте заявления о беременности.

– Ах, в контексте, – протянула она.

– Насколько ты беременна? – предпринял я еще одну попытку.

– Не знаю. У меня плохо с математикой. Наверное, я зачала в Новый год.

Я быстро подсчитал в уме. Сентябрь! Я ощутил гниение осени. Увидел туман, и в голове всплыла фраза «сочный плод». Представил, как толкаю детскую коляску по дорожке и желтые листья шуршат под колесами.

– Ты сделала тест на беременность? – спросил я.

Она крикнула:

– Да! И он положительный! И не проси меня избавиться от ребенка. – Окончательно впав в истерику, она завопила что было мочи: – Я не стану делать аборт!

В комнату ворвалась чета Крокусов. Маргаритка простерла руки к Нетте. Та засюсюкала:

– Скажи, деточка, скажи мамочке, чего ты хочешь. Чем тебя порадовать, милая моя?

– Я хочу сохранить ребеночка, – рыдала Маргаритка. – Хочу выйти замуж за Адриана и жить с ним долго и счастливо.