Адриан. Золотой полдень

Ишков Михаил Никитич

Через несколько дней объединенное войско парфян и арабов в виду нехватки припасов и истощения запаса воды, вынуждено было принять бой в невыгодных для себя условиях. Возглавляемые Лонгом тяжело вооруженные сарматы и римская кавалерия смяли строй арабов и панцирных всадников — парфян. Разгром довершила легкая мавританская и испанская конница.

Такое начало кампании резко изменило ситуацию в пользу Рима. Победа обнадежила Траяна и заставила Хосроя отступить. Парфянские отряды, маячившие за Тигром, уже не пытались переправляться через реку и двинуться на помощь Гатре. Теперь дело было за малым — надо было захватить Гатру.

При первом же осмотре крепости всем сопровождавшим императора военачальникам — будущему

главнокомандующему, консулу следующего 118 года, Публию Элию Адриану, «штурмовой башне» Луцию Публилию Цельзу, Марцию Турбону, Корнелию Лонгу — стало ясно, что взять ее в ближайшее время не было никакой возможности.

Гатра возвышалась на высокой скале, сохранившейся здесь с незапамятных времен. Рвов вокруг крепости не было, вполне достаточными были высота откосов и возвышавшихся на их кромках стен. Вход в крепость осуществлялся через широкий проход, пробитый в обрывистом склоне. Снаружи главные ворота были защищены вынесенными в пустыню, двумя каменными башнями. За ними располагался внутренний двор, замыкавшийся двумя еще более мощными, чем на нижнем ярусе, крепостными сооружениями. Всякий, кто собирался штурмовать крепость, прежде чем ворваться в Гатру, должен был захватить нижние бастионы, затем по наклонному пандусу добраться до верхних. Главная трудность заключалась в том, что наклон пандуса основательно затруднял применение имевшихся в римском войске сооружений и механизмов, обеспечивавших римлянам техническое превосходство при штурме крепостей. Высота стен и скалистого основания, на котором стояли стены, делали неэффективным обстрел стен из метательных орудий.

Длительная осада также не давала полной уверенности в успехе, к тому же прибегнуть к этому методу было невозможно из политических соображений. Воды в крепости было достаточно. Неизвестно, сколько у осажденных было припасов, однако после разгрома большей части их войска, оставшегося продовольствия должно было хватить надолго, а подорванный боевой дух гарнизона в виду угрозы полной гибели сменился ожесточением, придавшим защитникам крепости отчаяние и храбрость.

Единственное слабое место заключалось в нехватке воинов для обороны всего периметра стен, но даже при всей малочисленности гарнизона людей, чтобы отбить штурм, должно было хватить.

Оставалось только развести руками. Если в первую кампанию Траян не обратил внимания на строптивость владетеля Гатры, рассчитывая, что успехи в Парфии отрезвят дерзкого варвара, и он сам, как многие другие, придет к нему с поклоном, то теперь отступить от крепости не было никакой возможности, ведь именно возле Гатры восемьдесят лет назад парфяне наголову разбили Марка Лициния Красса.

Вопреки мнению своих полководцев, Траян сам попытался отыскать решение. По его приказу опытные бойцы — фабры из саперных частей несколько раз совершали вылазки к изрезанному трещинами участку скалы, над которым нависал левый бастион, прикрывавший главные ворота. Вернувшись, саперы доложили, что грунт в том месте ослаблен, и есть надежда обрушить часть стены возле главных ворот. Важно, чтобы фабры получили возможность работать спокойно, без помех. Согласно предложенному императором плану намечалось сначала взять две нижние, запирающие вход во внутренний двор башни, затем приступить к осаде главного входа, прежде всего левого укрепления, нависавшего над той части скалы, которая представлялась наиболее уязвимой.

Император настаивал, что, ворвавшись на внутренний двор и подобравшись по пандусу к главным воротам, римляне смогут лишить защитников крепости возможности помешать разрушению скального основания. Префект фабров с некоторыми существенными оговорками подтвердил его заявление.

Непреклонная, не допускающая возражений убежденность Марка в том, что дело за малым — за разрушением скалы — неприятно поразила присутствующих на совете, однако даже всегда

язвительный Адриан не посмел публично выразить сомнение в осуществимости предложенного императором проекта. Возражения были немногочисленны и касались в основном частностей. Только длиннорукий, как всегда мрачный Публилий Цельз не побоялся заявить, что неплохо было бы вызвать из Рима главного архитектора Аполлодора для консультации. Тот, конечно, обязательно найдет наилучшее решение. Траян гневно отверг это предложение — ждать Аполлодора означало перенос похода вглубь Парфии на следующий год. Больше возражений не было.

Лонг, скрывая досаду, наблюдал за императором. В отличие от прошлых лет, на этот раз Траян вел себя высокомерно, не забывал напомнить окружающим, кто он и кто они. Он откровенно сторонился своего ближайшего окружения. Теперь, чтобы добиться личной встречи, необходимо было заранее подавать рабу, ведавшему аудиенциями, письменное прошение. В записке следовало указать цель беседы и необходимое время для обсуждения вопроса.

С предмостными укреплениями расправились достаточно быстро — в течение недели обе башни были взяты. На них под прикрытием навесов начали возводить деревянные надстройки, чтобы сравнять их высоту с основной стеной.

Как только фабры получили сравнительно безопасный доступ к уязвимому месту, они начали возводить навес и под его прикрытием принялись бурить скалу. Между тем давало знать приближение жаркого сезона. С каждым днем император чувствовал себя все хуже. Помпея Плотина умоляла мужа вернуться в Антиохию, передохнуть, набраться сил. Она то и дело показывала ему донесения, в которых сообщалось, что Ликорма не справляется с порученным делом. Помпея призывала мужа лично заняться снабжением армии.

— В Антиохии требуется твердая рука. Там здоровый и целебный климат, там ты подлечишься и к началу штурма вернешься сюда.

— В Антиохию?! — восклицал в ответ император. — Ни за что! Пусть едет Публий. Я дам ему все полномочия.

Тогда Помпея Плотина упросила Ларция поговорить с императором, убедить его отправиться на отдых.

На следующий день Лонг подал прошение императорскому рабу. Июньским вечером после очередного совещания в полевом претории Лонг получил приглашение поужинать вместе с императором. Оставшись один на один, префект попытался убедить Марка в необходимости вернуться в Антиохию.

— И ты туда же! — рассердился Траян. — Ты подумал, что я буду делать в этой вонючей Антиохии? Мое место здесь. Если на то будет воля богов, пусть лучше я приму смерть в военном лагере, чем в паучьем логове, которое кто-то по недосмотру окрестил ставкой.

Он прошелся по шатру — двигался с трудом, переваливаясь с ноги на ногу. За время осады Марк вновь заметно обрюзг, нездоровой синевой налилось лицо. Император вызвал раба, потребовал вина. Раб попытался возразить, храбро заявил, что врачи запретили господину всякие горячительные напитки. В ответ император взашей вытолкал строптивца, напоследок дал пинка. Через несколько минут в шатер был внесен небольшой столик, на котором стоял стеклянный графин с италийским вином, фрукты и крестьянский сыр. Марк пригласил префекта присесть.

— Я не желал этого разговора, Ларций, — заявил император, — но раз уж ты пришел, по своей или чужой воле, я готов объясниться.

— Цезарь, подумай о себе. Если не хочешь о себе, подумай о подданных.

— О подданных! — язвительно передразнил его Траян. — Разве я мало заботился о них? Разве я не посвятил Риму всю свою жизнь? Разве граждане могут упрекнуть меня, что я злоупотреблял властью, казнил без суда, был высокомерен, несправедлив? Разве не я, вручая тебе оружие как командиру моих конных гвардейцев, произнес: «бери этот меч, чтобы пользоваться им для моей защиты, если я буду править хорошо, и поднять его на меня, если я буду править плохо»? Ты полагаешь, я лицемерил?!