Шрифт:
Слово к читателю
Александр Дюма (1802–1870), один из самых прославленных романистов в истории мировой литературы, оставил богатое творческое наследие.
Романы «Адская Бездна» и «Бог располагает» объединены сюжетной линией, первая часть которой разворачивается на излете наполеоновской эпохи, а вторая – в период французской революции 1830 года.
Главные
Юлиус и Самуил при этом не только существуют на определенном историческом фоне, но и являются его действующими элементами, оказывающими заметное влияние на события первой трети XIX столетия, с его каким-то конвульсивным брожением умов, с безумными социальными идеями, с беспощадным буржуазным прагматизмом и столь же беспощадным политическим радикализмом, избравшего путеводной звездой головокружительную карьеру некоего артиллерийского капитана, который благодаря стечению обстоятельств, харизме и фантастической напористости, замешенной на крайнем цинизме, стал императором Наполеоном Первым.
В то время во Франции активно действовали ячейки тайного революционного «Общества карбонариев», избравшего своей целью свержение королевской династии Бурбонов. При этом некоторые из карбонариев, будучи бонапартистами, желали видеть на престоле сына Наполеона, другие же были приверженцами династии Орлеанов, а немногие среди карбонариев республиканцы вообще не могли четко определить конкретную цель своей подпольной деятельности.
И вот 27 июля 1830 года в Париже произошло вооруженное восстание.
29 июля толпа мятежников захватила Тюильрийский дворец.
Александр Дюма принимал самое непосредственное участие в этом штурме, следствием которого стало отречение от престола Карла X и провозглашение королем Луи Филиппа Орлеанского.
В романе «Бог располагает» этот штурм описывается достаточно подробно, причем пером очевидца, который очень скоро, когда миновала эйфория мятежа, осознал горькую истину: революция ничего не меняет в сущности бытия, разве что его декорации и списочный состав правящей верхушки. Все прочее остается таким же, каким было до массового кровопролития, в итоге оказавшегося абсолютно бессмысленным.
И все же не совсем таким, если учесть тот факт, что в данном случае имело место существенное ужесточение режима, вследствие чего многие участники июльских событий, в том числе и Дюма, были вынуждены на некоторое время покинуть родину, придя к неутешительным выводам, предвосхищавшим известный афоризм Отто фон Бисмарка: «Революцию подготавливают гении, осуществляют фанатики, а плодами ее пользуются проходимцы».
Все иные коллизии дилогии вполне отвечают традиционным представлениям о прозе Александра Дюма: страстная, испепеляющая душу любовь и поражающее своей феноменальной низостью коварство, честность и вероломство, месть и всепрощение, мрак тайны и свет истины, преступление и наказание, со всей наглядностью подтверждающее известное выражение: «Человек предполагает, а Бог располагает».
Чувствительный и благородный Авель в итоге одерживает блистательную победу над бездушным и погрязшим во всех мыслимых пороках Каином, победу во имя Добра, Справедливости и Любви, без которых жизнь утрачивает какой-либо смысл.
Александр Дюма свято верил в неизбежность такой победы, и этой верой пронизано все творчество великого романиста, который, по словам Виктора Гюго, «оздоровлял и облагораживал умы каким-то радостным и бодрящим светом».
Так пусть же этот свет
В. Гитин, литератор
Адская Бездна
I
Песнь среди раскатов грома
Кто были эти двое всадников, заблудившиеся среди ущелий и скал Оденвальда в ночь на 18 мая 1810 года? Даже ближайшие друзья, случись им оказаться там, не узнали бы их в трех шагах: столь непроглядная тьма царствовала вокруг. Тщетно было бы искать в вышине хоть один-единственный лунный луч или слабый отблеск звездного света: небо было еще чернее, чем земля, и тучи, что тяжело катились по нему, словно валы в бушующем океане, казалось, грозили новым потопом.
Размытый сгусток мрака, движущийся по склону громадного и неподвижного, но столь же черного сгустка, – вот все, что даже самый острый глаз сумел бы различить при виде этих двух всадников. По временам к свисту бури в ветвях сосен примешивалось испуганное конское ржание или сноп искр от удара по камню вдруг вырывался из-под железной подковы – это было все, что могли уловить взгляд и слух путников.
Гроза между тем неумолимо приближалась. Порывы ветра, налетая один за другим, несли с собой тучи пыли, швыряя их в глаза всадникам и лошадям. Ветви деревьев корчились и скрипели под этими бешеными накатами; со дна долины неслись жалобные стоны. Казалось, этот звук перекатывался по скалам, с трудом взбирался по склону горы, содрогавшейся и словно готовой рухнуть. И всякий раз, когда ураган, будто грозное исчадие земных недр, с воем рвался в небеса, обломки скал, выломанные из своего гранитного ложа, и вековые деревья, вырванные с корнем, обрушивались в пропасть. Их падение напоминало прыжок самоубийцы, безрассудно устремившегося навстречу гибели.
Нет ничего страшнее, чем разрушение, совершаемое во тьме, и ничто не наполняет душу таким ужасом, как грохот средь мрака. Опасность, которую невозможно увидеть, не поддается оценке разума и разрастается до чудовищных размеров, ибо воображение, охваченное страхом, не ведает границ между немыслимым и возможным.
Внезапно ветер стих, шум бури умолк. Воцарилась глухая тишина, все вокруг замерло в томительном ожидании грозы.
Среди этого безмолвия вдруг прозвучал человеческий голос. Он принадлежал одному из всадников:
– Черт возьми, Самуил! Надо все же признать, что тебе взбрела в голову злосчастная мысль! Покинуть Эрбах в этот час и в такую погоду, вместо того чтобы провести ночь в превосходной гостинице, лучше которой нам ничего не попадалось за всю эту неделю, с того самого дня, как мы выехали из Франкфурта! У тебя был выбор между теплой постелью и ураганом, между бутылкой великолепного хохгеймера и бурей, в сравнении с которой сирокко и самум показались бы веянием зефира. И что же? Ты выбираешь ураган!.. Тпру, Штурм! – прервал свои упреки молодой человек, чтобы удержать коня, прянувшего в сторону. – Тпру! – И он продолжал: – Добро бы хоть нас ожидало что-нибудь приятное, такое, ради чего стоит поторопиться! Если бы мы, например, спешили на соблазнительное свидание, где с восходом солнца нас бы встретила улыбка возлюбленной… Но любовница, что откроет нам свои объятия, – это всего лишь старая зануда, имя которой Гейдельбергский университет. А свидание, предстоящее нам, – это, по всей вероятности, дуэль, причем смертельная. И как бы то ни было, нас ждут не ранее двадцатого. Ох, чем больше думаешь об этом, тем яснее становится, что мы поступили как настоящие безумцы, не оставшись там, где были свет, тепло, крыша над головой… Но так уж я устроен, что вечно тебе уступаю. Ты ведешь, а я следую за тобой.