Адская бездна. Бог располагает

Дюма-отец Александр

Лорд Драммонд колебался. После осмотра блестящих коллекций, известных всей Европе, стоило ли труда оставаться здесь еще на один день, чтобы посмотреть на тюльпаны никому не известного любителя?

Вероятно, его коллекция вполне достойна того, чтобы поразить воображение слуги… Тем не менее лорду Драммонду не хотелось упускать ни одного случая, сколь бы ничтожным он ни был.

Итак, он остался.

На следующий день утром слуга сбегал к своему родственнику и вернулся с разрешением, полученным, однако, не без труда.

– В котором часу милорду угодно, чтобы я проводил

его к моему кузену Тромпу? – осведомился слуга.

– Сию же минуту, – отвечал лорд Драммонд.

И они отправились.

Им пришлось пересечь весь город.

Оставив позади город и миновав заставу, они вошли в одну из самых узких улочек предместья.

Лорд Драммонд уже начал раскаиваться, что в простоте душевной принял всерьез лакейские выдумки.

Разве цветок, достойный его, мог бы дышать воздухом этой полузадушенной улицы?

Слуга остановился перед домом весьма жалкого вида и, обернувшись к лорду Драммонду, сказал:

– Это здесь.

И он тут же постучал в дверь.

На стук вышел маленький, нищенски одетый человечек, при своем низком росте еще и согнутый в дугу от привычки вечно копаться в земле.

– Вот, братец, – сказал ему слуга, – это знатный чужестранец, о котором я тебе говорил сегодня утром.

– А, стало быть, этот господин и является владельцем того сада, который вы мне так расхваливали? – с видом иронического сомнения обратился лорд Драммонд к слуге, покосившись на убогую одежонку Тромпа.

– Ну, – промолвил тот, явно заметив взгляд лорда Драммонда, но, похоже, нимало тем не смутившись, – вы ведь пришли поглядеть не на мой наряд, а на мою коллекцию.

– Это верно, – согласился англичанин. – Так войдемте же.

– Прежде чем войти, – сказал Тромп, – ответьте мне на один вопрос.

– Какой?

– Это точно, что вы сегодня же уедете из Харлема?

– Как только выйду от вас.

– Дело в том, что я не желаю показывать мои цветы кому-нибудь, кто потом явится беспокоить меня, чтобы увидеть их еще раз. Что я позволяю вам один разок полюбоваться на них, это уже много. Они, видите ли, мои, и этим все сказано: я свои тюльпаны ревную, как другой ревновал бы свою жену.

– Повторяю вам: сегодня вечером я уже буду далеко отсюда.

– Тогда входите.

Лорд Драммонд и слуга вступили в темный душный коридор.

Тромп тотчас закрыл за ними дверь, отчего ни света, ни воздуха ни в коей мере не прибавилось.

– Идите вперед без опаски, милорд, – сказал слуга. – Здесь нет ни люка, ни ступенек.

Пройдя несколько шагов, лорд Драммонд оказался перед какой-то дверью.

– Погодите, – сказал Тромп.

И он, обойдя лорда Драммонда, стал отпирать дверь, запертую на три оборота ключа.

Когда она отворилась, в коридор хлынул веселый поток света.

Это было как бы внезапное вторжение солнечных лучей и пения птиц. Просторный, сверкающий сад рос и блаженствовал на щедрой земле и под таким же щедрым небом.

– Входите и смотрите, – сказал Тромп ослепленному лорду Драммонду. – Но позвольте мне запереть эту дверь.

Он запер дверь и продолжал:

– Как видите, не стоит судить ни о человеке по платью, ни о саде по дому. Я выбрал этот

дом, скверно построенный и неудобно расположенный, потому что его тыльная сторона обращена к этому вольному простору: здесь мои цветы получают столько света и воздуха, сколько им требуется. Покажите мне место, где цветы были бы устроены лучше! Я-то могу жить хоть в чулане, хоть в собачьей конуре, что мне сделается? О себе я не пекусь!

Я вроде тех влюбленных старцев, что заводят молодых любовниц и тратят все свое состояние на золоченую мебель, бархат и шелка, мало беспокоясь о том, что в кармане у них не остается ни единого су, чтобы самим обзавестись мало-мальски пристойным жильем.

А у меня есть куда больше, чем любовница, – у меня целый сераль.

Смотрите же!

В его выразительной жестикуляции, в звучании голоса угадывались сразу самодовольство собственника, искушенность садовника и восторг влюбленного. Он представлял гостю собрание своих редкостей, говоря о том, что оно единственное в своем роде, и переходил от тюльпана к тюльпану, объявляя каждый очередной цветок прекраснейшим из всех.

– Вот этот, – говорил он, – превосходит все, что можно вообразить дивного и волшебного; самая пылкая фантазия признает себя побежденной перед лицом столь всесокрушающей реальности. И что же? Это сущий пустяк, заурядный цветочек, жалкий травяной стебелек по сравнению с тем, который я вам сейчас покажу.

И он обращался к другому чуду, другому шедевру природы, затмить который в этом мире не дано ничему… кроме следующего тюльпана.

При всей чрезмерности этих преувеличений, рожденных восторженностью одинокой души, коллекция Тромпа поистине была великолепна. Она, вне всякого сомнения, оставалась самым прекрасным из всего, что лорд Драммонд успел повидать за время своего путешествия.

Однако его собственная коллекция ей все же не уступала. Он был горд, что и здесь не обнаружил ни одного сорта, которого не нашлось бы в его собрании. Тромп казался серьезным соперником, но все же не победителем. Лорд Драммонд не чувствовал себя униженным, он мог продолжать борьбу. У них обоих, как в коллеже, был приз ex aequo [27] .

– Ну как, – спросил Тромп, торжествуя, – встречались ли вам в ваших поездках сады, которые не уступали бы моему?

– Я не встречал таких, что превосходили бы его, – отвечал лорд Драммонд.

27

В равных долях (лат.).

– Стало быть, вы видели такие, что были не хуже? – спросил Тромп, и лицо его омрачилось.

– Один мне известен.

– Это где же?

– В Лондоне.

– А как имя владельца?

– Лорд Драммонд.

– Это вы?

– Я самый.

– И ваш сад действительно стоит моего? – повторил Тромп с заметным недоверием.

– Да, – сказал лорд Драммонд. – Я отдаю должное вашей коллекции: она превосходит все, что я успел повидать с тех пор, как оставил Лондон, и не уступает моей. Но и моя вашей не уступит. Они равны.