Адские колокола
Шрифт:
– И что это?
– Шприц.
– Это я поняла. Это шприц, с помощью которого ввели яд тому человеку в Сохо. Зачем вы мне его показываете?
– А вы не замечаете в нем ничего странного?
– Нет.
– Взгляните повнимательнее.
Я подняла фотографию к свету, сама наоборот наклонившись пониже.
– Я по-прежнему не…
– Поршень, вернее, его цвет – в нашей стране таких не производят и даже не доставляют, я проверила. Их выпускают небольшими партиями только в Колумбии. – Она помолчала – как я предположила, для драматического эффекта – и добавила: – И еще кое-что. – Она достала телефон, включила и показала мне фотографию: –
Я прищурилась, вглядываясь в экран.
– Кто?
– Известный американский художник.
Мне это имя ничего не говорило.
Детектив Чемберс перелистнула на следующую фотографию: живописное изображение шприца с поршнем того же цвета, что и на орудии преступления.
– Это постоянная деталь в его творчестве, и если вы имеете какое-то представление о Паскале Мартаньё, вы сразу вспомните этот шприц. Можно сказать, это его подпись. И знаете, что еще я выяснила?
– Что?
Детектив Чемберс широко улыбнулась.
– Он недавно переехал в Лондон – ничего себе совпадение, да?
Глава 5
Эта часть города была мне незнакома. Я всю жизнь придерживалась одних и тех же привычек: это касалось и маршрутов, которыми я ходила, и мест, которые посещала. В Лондон-Филдс я оказалась словно в другом мире, с непривычными пейзажами и обитателями.
Я вышла со станции и сделала нечто, совершенно для меня не характерное: нарочно пошла в неправильную сторону и оказалась у ворот, за которыми открывался длинный узкий парк, который и дал району имя. Я сделала шаг вперед, чтобы пересечь велосипедную дорожку, отделявшую меня от входа в парк, – и тут же отскочила, чтобы не попасть под поток велосипедов. У некоторых впереди были прикреплены деревянные тележки с детьми, у других в корзинках на руле сидели собаки, у третьих из корзинок торчали цветы и домашние растения. Я покачала головой, заметив в одной из корзинок одно особо ядовитое, и, дождавшись просвета, ринулась вперед.
Миновав ворота, я услышала крик «Аут!», за которым последовал всплеск радостных криков, и рассеянно двинулась в том направлении. У северного конца парка, на газоне, шел матч в крикет; рядом на длинном столе был накрыт послеполуденный чай; игроки, облаченные в белое, сняли джемперы и кепки и нахлобучили их на судью; вокруг отмеченной белым границы игрового поля расселись молодые лондонцы. На фоне непримечательного городского парка зрелище показалось мне нелепым.
Пока я наблюдала за игрой, передо мной всплыло воспоминание, как я сижу на траве, а отец, одетый в белое, с битой в руках, играет в крикет – должно быть, дело происходило в Оксфорде. Женщина в желтом платье передает мне вазочку с клубникой и улыбается, когда я поднимаю на нее глаза. Видимо, я еще совсем маленькая, раз мне приходится задирать голову. Раздается крик «Аут!», я оборачиваюсь и вижу, как отец идет прочь с питча, рассеянно помахивая битой.
Я еще немного понаблюдала за матчем, потом направилась в сторону Мартелло-стрит. Адрес Паскаля Мартанье оказалось нетрудно достать – достаточно было попросить инспектора Робертса. Полагаю, я и сама бы справилась, но спешила, поскольку хотела успеть поговорить с художником до того, как до него доберется детектив Чемберс.
Когда впереди показался выход из парка, я обратила внимание на мужчину в блеклой просторной одежде, с волосами, стянутыми в узел на макушке, с прихрамывающей походкой, и хотя я видела только его спину,
– Паскаль Мартанье? Меня зовут профессор Роуз. У вас найдется минутка? Я хотела задать вам несколько вопросов о вашем… м-м-м, творчестве.
Он продолжал пристально разглядывать меня с макушки до пят, явно пытаясь решить, стоит ли начинать разговор с этой странной женщиной, одетой в старый мужской твидовый костюм, с короткими напомаженными волосами, разделенными на идеальный пробор, как у денди 20-х годов.
– И в какой области вы профессор?
Я не ожидала, что вопросы будут задавать мне, но решила, что раз он не прогнал меня сразу, то лучше ответить.
– Токсикологии растений.
– Профессор по ядам?
– Растительным ядам, да. Могу ли я задать вам несколько вопросов?
Он снова окинул меня беглым взглядом и вдруг улыбнулся, открывая ряд ровных белых зубов.
– Конечно, почему нет. Пойдемте в дом.
Мы миновали коридор и длинный лестничный пролет, ведущий к огромным дверям, перед которыми сидел дог. Паскаль Мартанье снял серые замшевые сандалии и аккуратно поставил рядом с точно такими же, но поменьше размером, и открыл двери, впуская дога внутрь.
– После вас, профессор.
Его квартира представляла собой единое огромное пространство, где одна стена состояла целиком из окон в металлических рамах. Оттуда открывался вид на парк, и море зелени странно контрастировало с аскетичным бетонным интерьером.
Паскаль Мартанье прошел к здоровенному кухонному острову около одной из стен: двигался он как человек, достигший просветления или находящийся под воздействием транквилизаторов.
– У вас тут так… пусто, – заметила я, разглядывая его жилище.
– Это называется минимализм, – поправил он. – Хотите чаю? – Кончиками пальцев он надавил на стену, и в ней мягко открылась дверца буфета. – У нас есть ройбуш, гибискус, лимон, жасмин, ромашка, имбирь, женьшень…
– Нет, спасибо, – ответила я, чтобы остановить это бесконечное перечисление.
Паскаль Мартанье взял с полки маленький чайник, и я уже испугалась, что мне придется вытерпеть целую китайскую церемонию, прежде чем мы перейдем к беседе, когда он произнес, споласкивая чайник:
– Что вы хотели у меня узнать?
Перед тем как идти сюда, я отрепетировала свой вопрос. Мне не хотелось его задавать, но с чего еще было начать?
Я глубоко вдохнула.
– Это очень любезно с вашей стороны, спасибо. Я ваша большая поклонница, меня крайне интересует самая характерная деталь вашей живописи. Мне всегда хотелось узнать, в чем ее смысл? Что она обозначает?
Несколько мгновений он смотрел на меня, потом шумно выдохнул.
– Серьезно? И это ваш вопрос? Не думал, что все окажется настолько примитивно.