Адский поезд для Красного Ангела
Шрифт:
Он сменил тон:
— Не возьмете ли кошечку в знак признательности? Мне до конца недели предстоит провести восемь усыплений. Для меня это почти как убить собственную душу.
— Увы, доктор… Я редко бываю дома…
Он заговорщицки подмигнул:
— А для жены?
Я медленно катил в сторону Эгльвиля, стараясь выбирать проселочные дороги, чтобы сполна насладиться цветущей зеленью деревни. Я остановился на опушке небольшой вязовой рощицы, чтобы помочиться. За моей спиной, до совершенно прямой линии горизонта, напоминая кладбище с соломенными надгробиями, выстроились стога золотистого сена.
Вот откуда был собачий вой, преследующий Дуду Камелиа. Он шел отсюда, из заброшенных
Я думал о нем, о Человеке без лица, о котором говорила Дуду Камелиа. Это он вернулся на место учиненного защитниками животных погрома, чтобы собрать орудия смерти, анестетики, перевязочные материалы. Я догадывался о его притязаниях, его желании точным и рассчитанным ударом скальпеля причинять горе и страдание. Я буквально видел, как он вынюхивает свою жертву, преследует ее на расстоянии, подстерегает, чтобы однажды вечером наброситься на нее, подобно тому как бросается на запутавшегося в паутине комара черная вдова.
Я думал о той связанной женщине в грязном подвале, измученной, морально истерзанной стрелами ужаса. Бывают моменты, когда становится невозможно ощущать страдания другого человека; их можно вообразить, почувствовать, как они пробегают вдоль позвоночника, содрогнуться и зарыться с головой под одеяло. Но невозможно поставить себя на его место. Никогда…
Разрабатывая «собачий след» и не слишком представляя, куда он может меня привести, я рассчитывал получить преимущество над убийцей. Я сошел с тропы, которую он для меня наметил, и пошел кратчайшим путем, позволяющим обогнать его. Я вспоминал фразы, неизменно звучащие в каждой лекции Элизабет Вильямс: «Преступник никогда не передвигается один. Куда бы он ни шел, повсюду его сопровождают некие элементы, оставляя несмываемый след его присутствия. На месте преступления происходит обмен между преступником и составляющими пространство невидимыми элементами; убийца оставляет что-то от себя и уносит с собой крохотную частицу места, где он находился, и ничего не может с этим поделать. Именно на этом обмене нам следует строить расследование».
Возможно, существует связь между убийцей — Человеком без лица — и пропавшими собаками. Возможно, в какой-то момент состоялся пока что не обнаруженный обмен, который обретет свой смысл, когда тропа закончится…
Но что меня ждет впереди? Неудача? Осознание своей неспособности защитить гниющую во мраке и сырости сточной канавы женщину, чьего имени я даже не знаю?
Я сел в машину и продолжил путь к югу. Впереди лениво и болезненно рдел закат.
«Неудача — лучшая плетка», — твердил мне дед, имевший страсть говорить афоризмами.
Поедая татар-бифштекс в бистро, где атмосфера напоминала ту, в которой зарождались первые клетки жизни в период докембрия, я размышлял о том, что старик, безусловно, не учитывал всех параметров, а именно ЗКН, закона крайней непрухи. Пять адресов, вычеркнутые из составленного ветеринаром списка, — это пять провалов. Единственное заключение, сенсационное, которое я сумел вывести, — это то, что все собаки пропадали ночью, когда спали в будках за пределами дома. Никакого лая, ни одного свидетеля; в каждом случае дома выбирались уединенные, и собаки, похоже, лизали ноги своих похитителей.
Я ехал уже минут десять, когда у меня зазвонил мобильник. Прежде чем ответить, я остановился на обочине.
— Комиссар Шарко? Это Арман Жаспер, специалист по дешифровке изображений из лаборатории в Экюлли.
Экюлли, регион Рона-Альпы, жемчужина лабораторий научной полиции.
— Мы проанализировали фотографии истязаемой женщины, полученные нами из Парижа по цифровому каналу. И обнаружили наличие проходящих
— Великолепно! Что еще?
— Кое-какие детали, которые я еще должен упомянуть в рапорте. Но ничего определяющего. Завтра утром я отправлю его вам по электронной почте. Я решил сразу поставить вас в известность относительно этого пункта. Мне показалось, это важно…
— Ничего лучше и придумать невозможно…
Я круто развернулся и вскоре уже входил в знакомое бистро. На сей раз праздничная атмосфера напомнила мне о том, как в Лилле я, девятнадцатилетний, служил ночным сторожем в морге. Двое занятых игрой в дартс пропойцев с багровыми лицами и трое других, подпирающих стойку бара, тупо уставились на меня, недоумевая, что этот субъект в галстуке нашел столь примечательного в этом заведении, «Веселеньком местечке», если приходит сюда второй раз подряд в течение неполного часа. На меня уставился детина с лицом, раздутым, словно бочонок виски, который точно взорвется, если кому-нибудь взбредет в голову прикурить сигарету; с его взъерошенной бороды свисали клочья пены. Он ткнул локтем в бок подпирающего справа барную стойку собутыльника и растянул рот в насмешливой ухмылке. Я подошел к прилавку и обратился к кружку интеллектуалов:
— Есть ли тут поблизости заброшенные склады, такие места, куда многие месяцы не ступала нога человека?
Владелица злачного места еще и рта не успела раскрыть, а Борода-в-Пене уже насторожился:
— А тебе зачем? Ты из налоговой, что ли?
Его дружки, Правый Столб и Левый Столб, заржали. Те, что играли в дартс, с любопытством подошли и облокотились на стойку, не выпуская из рук бокалов пива с виски. Обращаясь к бородатой молекуле этанола, я спокойно ответил:
— Я только задал вопрос. Любезность предписывает людям цивилизованным, когда кто-то задает вопрос — право слово, достаточно простой, чтобы один из членов общества, способный дать ответ, сделал это. Так что я повторю, если неудержимый порыв веселья, охвативший это заведение, заглушил мои слова: нет ли тут поблизости заброшенных складов?
— Ну, ты комик!.. Убирался бы ты восвояси и оставил бы нас в покое. — Пеннобородый продемонстрировал свой кулак размером с молот. — Вот этим я как-то раз дал по башке поросенку. Тварь взвизгнула, и больше никто никогда ее не слышал. Ты тоже хочешь попробовать?
Хозяйка махнула тряпкой по его щеке:
— Не дури, Мордоворот. И закрой пасть, а не то вышибу тебя пинком под зад!
— Простите, мадам, — кривляясь, отвечал тот. — Уж и пошутить нельзя…
Хозяйка налегла на стойку, выкатив из декольте гигантские груди:
— Нет, сладкий, что-то не припомню. — Она сделала вид, будто раздумывает. — Здесь нет промышленных зон. У нас тут настоящая деревня.
— А в окрестностях Ломмуа или Бреваля?
— Нет-нет…
Тут вмешался Мокробородый, в глазах его плясало пламя.
— А я знаю! Завывалы! Гау!.. Гау!.. Что же ты не расскажешь ему о Завывалах?
— Он спросил про склады! — огрызнулась хозяйка. В голосе ее слышалась властность. — А не про бойни.
— Неа, — покачнулся Правый Столб, — он сказал: «…такие места, куда многие месяцы не ступала нога человека».