Адвокат Империи 7
Шрифт:
Меркулов наклонился к нам.
— Обучать и перевоспитывать их — это очень чрезвычайно трудный процесс. Чудовищно сложный. Наша задача состоит не в том, чтобы угрозами и наказаниями заставить этих детей принимать нашу власть или что-то подобное. Нет. Мы стремимся объяснить им, как правильно жить в этом мире. Как контактировать с другими. Дать понять, что окружающие их люди не ставят единственной своей целью причинить им вред или как-то обидеть и…
Он вдруг замолчал и поднял голову.
— Подождите секунду, — сказал он и, встав, подошёл к двери. Открыл её и
— Сейчас, Сергей Данилович, — короткая заминка. — Она на третьей площадке со своими ребятами.
— Знаете что? — произнёс Меркулов, поворачиваясь к нам. — Я лучше покажу вам. Идите за мной. Обещаю, это не займёт много времени, но будет красноречивее любых слов.
Переглянувшись, мы с Настей встали с дивана и направились по коридорам следом за директором приюта. Меркулов вывел нас на улицу и повёл по извилистой дорожке между зданий в сторону раскинувшегося за территорией леса.
— Скажите, вас ведь финансируют Немировы? — спросил я его, пока мы шли.
— Да, всё верно. Основная масса средств поступает из специального фонда, созданного родом Немировых…
— Тогда откуда такое количество грантов, которые вы получаете от империи и других источников? — следом задала вопрос Настя.
— Денег никогда не бывает много, — спокойно отозвался директор, идя по мощенной каменной плиткой дорожке. — Средства, получаемые нами из фонда, фиксированы. Это не бездонный карман, откуда мы могли бы брать финансирование. А расширение приюта требует дополнительных средств.
Он повернулся в нашу сторону и, поправив очки, вновь тепло улыбнулся.
— К счастью, у нас достаточно хорошая репутация, чтобы мы могли рассчитывать на дополнительные деньги и льготы со стороны государства. Только в прошлом году мы смогли закончить ещё один корпус общежития и нанять дополнительный персонал. Вначале, когда приют только был открыт, здесь могли работать с семью десятками воспитанников, может быть, с сотней, если ужать бюджет. Сейчас же здесь их почти полтысячи. И этому развитию мы обязаны в том числе грантам и добровольным пожертвованиям.
Хотелось бы мне отмести эти заявления, но в данной ситуации все деньги, что называется, были налицо. Здания выглядели отлично. За территорией ухаживали. Не было ни грязи, ни следов того, что за этим местом не следили. Всё новое либо же в очень хорошем состоянии.
Понятное дело, что без возможности взглянуть на их бухгалтерию нельзя сказать, куда на самом деле шли деньги, но…
Я мысленно выругался и опять задумался над тем, кто он такой. То, что я не могу почувствовать его эмоции, говорило либо о наличии артефакта, блокирующего мои способности, либо же о том, что эти способности были у него самого.
Да только я не мог припомнить ни одного аристократического рода с такой фамилией. Не то чтобы я их много знал наизусть. Может, бастард?
— О, — между тем воскликнул Меркулов. — А вот и они.
Он остановился и указал в сторону группы детей от тринадцати до пятнадцати лет, которые сейчас сидели посреди открытой беседки вокруг горящего в железном
— Одна из наших «выпускниц». Екатерина Ерохина, — даже не пытаясь скрыть гордость в своём голосе пояснил Меркулов. — Двадцать лет. После того как ей исполнилось восемнадцать, она решила остаться здесь и помогать нам во взаимодействии с другими детьми.
— Она решила остаться? — удивилась Настя, следя глазами за не слышной с нашего места, но явно оживлённой дискуссией.
— Да, — произнёс Меркулов, и по его лицу скользнуло удовлетворение. — Она попала сюда в четырнадцать. Её состояние… В общем, оно было ужасное. Родители наркоманы из малообеспеченных слоёв населения. Они жили в квартире с… скажем так, с «друзьями».
Последнее слово он произнёс, даже не пытаясь скрыть отвращение.
— Что с ней случилось?
— Маленькая трагедия, каких сотни и о которых практически никто и никогда не узнает, — с чувством искреннего сожалению сказал директор. — В какой-то момент кончились… кончились не только деньги, но и любые способы, которыми её родители могли бы приобрести себе очередную порцию этого мерзкого зелья. Её отец убил мать, пытаясь отобрать у той наркотики, а впоследствии попытался расплатиться дочерью за ещё одну дозу. В какой-то момент это перешло все границы допустимого, и девочка убила отца, когда тот в очередной раз находился в состоянии наркотического опьянения. После было бродяжничество. Два детских дома, откуда она сбежала, и снова бродяжничество.
Меркулов посмотрел на смеющуюся девушку с искренним сочувствием.
— Поймите одну вещь. У неё не было будущего. Совсем. Ей ничего не светило в той жизни, какой она… даже не жила, а существовала. Никакая семья не взяла бы над ней опекунство. В конечном итоге, если бы она не попала сюда, её с большой долей вероятности ждала бы печальная участь. Скорее всего, Катя бы закончила свою жизнь точно так же, как и её родители. Здесь же она нашла для себя не только новый дом, но семью. Да, признаюсь, вначале было очень тяжело. Чрезвычайно. Екатерина — тот редкий случай, когда рукоприкладство со стороны одного из наших воспитателей действительно имело место.
Заметив мой взгляд, Меркулов покачал головой.
— И нет. Не подумайте, что я оправдываю тот случай или стараюсь замять его. Я не собираюсь отрицать, что подобное произошло. Мы уволили того воспитателя и впредь старались следить более пристально за нашим персоналом. Кате потребовалось три года, чтобы начать доверять нам. Не верить, а просто начать чуть-чуть доверять. А сейчас она живёт и работает здесь.
— Вы содержите их до совершеннолетия?
— Да. — Меркулов повернулся к Лазаревой. — Всё верно. По закону мы можем осуществлять опекунство над этими детьми до их совершеннолетия. После этого они уже сами вольны решать, что им делать дальше. Мы можем лишь помочь им стать лучшей версией самих себя.