Адвокат инкогнито
Шрифт:
Аркадий вдруг понял, что может надеяться только на самого себя. Вот только что он может сделать?
Виктория, стоя перед зеркалом в женском туалете, рассматривала свое бледное, осунувшееся лицо. В другое время такой внешний вид встревожил бы ее сверх меры. Она тотчас же бросилась бы к косметологу и визажисту, записалась бы на несколько сеансов в солярий. Соболева привыкла выглядеть великолепно, понимая, что ее внешность – часть делового имиджа. Встречают человека всегда по одежке, по лицу, манере держаться, и она не могла позволить себе быть распустехой. И вот – всего за три месяца ей вдруг стало
Виктория достала из сумочки косметичку, припудрила лицо и нанесла на скулы немного румян. Интересно, какое впечатление произвел бы на суд цветущий вид жены сексуального террориста?
Как ни странно, но пудреница не решила проблемы. В ее облике определенно что-то было не так. Красивый, четкий овал лица, чувственные губы, глаза… Глаза, вот что! В них поселилась печаль. А ее взгляд, решительный, смелый, открытый, каким она по праву гордилась, потух. Исчез живой огонек. Она больше не напоминала победительницу Викторию. Она была похожа на женщину, недавно потерявшую любимого человека и раздавленную горем утраты…
Соболева достала из сумочки небольшой флакон духов. В тщетной надежде вернуть себе уверенность, нанесла немного любимого аромата на запястья.
– Ах, какой чудесный запах! – раздался вдруг рядом женский голос.
Виктория оторопела, увидев рядом с собой Софью Кислову. Та, по всей видимости, только что вышла из кабинки туалета и теперь споласкивала руки под краном.
– Хорошо пахнет, я говорю, – повторила она. – Немного, на мой взгляд, резковато, но после пробежки утром в Центральном парке, думаю, в самый раз.
– В парке? В каком парке? Что вы имеете в виду? – застыла с флаконом в руках Соболева.
– В парке, в котором вы бегаете каждое утро, – как ни в чем не бывало сообщила Кислова, вытирая руки салфеткой.
– Вы меня видели в парке? – спросила Виктория, сама не зная, зачем ей нужно знать.
– Почему видела? Мне Аркадий рассказывал.
– Аркадий?!
– Ну да. А чему вы удивляетесь? Я многое про вас знаю. Например, что вы любите кататься на лыжах и вам по силам даже «черные трассы». Что любимое ваше блюдо – жареная курица с картошкой, но из-за фигуры вы вынуждены ограничивать себя в еде. Что у вас двое детей – Маша и Петя и сын мечтает поступить в Оксфорд. А дочка еще не определилась. Она хотела бы организовать танцевальную школу для детей и взрослых, но вы толкаете ее на истфак, объясняя, что так будет лучше…
– Стоп! – почти выкрикнула Виктория. – Откуда вам это известно?
– Спокойнее, Виктория Павловна, – взглянула на нее с упреком Кислова. – Чего вы так разволновались? Неужели я вас чем-то оскорбила? Я знаю многое, но я не нанимала для этой цели частного детектива и не караулила вас под дверью. Мне рассказал все ваш муж – что вы любите и что терпеть не можете, историю ваших отношений
– Не смей произносить имена моих детей, ты, дрянь! – уже закричала Соболева. – Не смей касаться моей семьи своими погаными руками, не то я не отвечаю за себя!
– Ого! Да вы хамка, Виктория Павловна, – удивилась Кислова. – В телевизоре вы выглядите куда спокойнее, особенно когда призываете решать все семейные конфликты, как делают интеллигентные люди. Что же это у вас слово расходится с делом?
В тот момент в туалет зашли еще две посетительницы и в немом недоумении воззрились на женщин, чуть ли не готовых к драке. Вернее, только одна из «дуэлянток» выглядела вызывающе – с распахнутыми широко глазами, в которых сверкали молнии, в боевой стойке, с занесенной над головой соперницы сумочкой. Вторая казалась спокойной и даже, кажется, воспринимала ситуацию с юмором.
– Потише, Виктория Павловна! Если судья узнает, что вы напали на меня в уборной, вход в судебное заседание будет для вас закрыт окончательно и бесповоротно, – проговорила Кислова. – Ведь процесс объявлен закрытым, вы помните?
Присутствие посторонних отрезвило Викторию. Она опустила руки, тяжело дыша. Потом набрала в пригоршни немного воды и побрызгала себе на лицо, не заботясь больше ни о пудре, ни о румянах. Когда она подняла голову, Кисловой уже рядом не было…
– Что с вами случилось? – встретила ее недоуменным взглядом Дубровская. – Вы выглядите так, словно только что вернулись с побоища.
– Примерно так оно и было, – проговорила Виктория, но тут же опомнилась. Ей не хотелось рассказывать адвокату про встречу в туалете. Это было их семейное дело и не имело к процессу никакого отношения. – Не обращайте внимания, я просто… плохо себя чувствую. Должно быть, у меня упало давление. Чашечка кофе, и я приду в себя. Наверное, я переволновалась.
– Может, вам лучше вернуться домой? – с сомнением произнесла Елизавета. – Сегодня не будет ничего интересного. Обвинитель огласит некоторые материалы дела. Свидетелей вызвали только на завтра. Никто не заметит вашего отсутствия.
«Кислова заметит, – мелькнуло в голове Виктории. – Может, того она и добивалась?»
Даже Аркадий, в последнее время поглощенный своими проблемами, поглядел на жену с некоторым беспокойством.
– Иди домой. Что тебе здесь сегодня делать?
«Он выгоняет меня. Он хочет остаться с ней», – подумала Соболева, разглядывая красивое, бесчувственное лицо своего мужа. Столько лет своей жизни она отдала ему, а теперь выясняется, что, якобы читая его как открытую книгу, не замечала, что в ней написано между строк. Неужели он обманывал ее с Кисловой? И… и со сколькими еще?
Внезапно Виктория почувствовала отвращение, едва удержавшись от того, чтобы не сплюнуть мужу под ноги. Каков подлец! Значит, он рассказывал этой ужасной особе про привычки жены, про детей, секретничал с ней, словно лаборантка была его близким другом. Кислова знала про нее все. Она же про нее только то, что написано в деле сухим языком следственных протоколов. Может, Аркадий передавал ей даже интимные подробности их жизни? То, например, что она спит без ночной рубашки и любит зажимать подушку между ног?