Аэций, последний римлянин
Шрифт:
— Очень уж премудро и хитро для моего ума, великая Плацидия, и трудно уразуметь твои слова… Ты же знаешь, что вырос я среди диких варваров, так что и мыслю, как дикари мыслят: один — это один… а два — это два… На смертном ложе сказал великий Феодосий Август: «Делю, как яблоко, на две половины свою империю… Вот partes occidentis, вот partes orientis [30] . Император Запада и император Востока… Не один, а два…»
И мужицким жестом поскреб в голове, пронзив Плацидию таким вызывающим взглядом, что у нее уже не осталось сомнений: не двадцати, а самое большее трех таких Аэциев достоин
30
Западные части… и восточные части (лат.).
Но как — то ли дальше вести начатую игру, делая вид, что принимает за чистую монету все, что он говорит, или сразу бросить ему к ногам, как кость бешеному от голода псу, эти жалкие условия?..
Эти условия?.. Она обдумала их вместе с Аспаром, Феликсом и Фаустом… Как же она их всех ненавидела, когда они принуждали ее пожертвовать поруганным величием, принеся его на алтарь блага и безопасности Италии!.. Губы ее шевелились в беззвучной молитве — она просила Христа даровать ей спокойствие и смирение… Когда настанет безжалостная минута унижения, когда придется назвать условия, — пусть же сделает Христос так, чтобы она не разрыдалась или не кинулась на дерзкого негодяя с укрытым в широком рукаве оружием…
В то время как Плацидия размышляет и молится, взгляд Аэция снова устремляется к одной из дев на мозаичном полу. Особенно занимает его светильник в руке этой девы: нет, не пламя цвета граната, пламя, которого никто никогда не видал… а то, почему у светильника, напоминающего по форме очень уменьшенный франконский щит, по бокам два равноудаленных от центра отверстия?.. Что за глупец выкладывал эту мозаику?.. Ведь даже маленький Карпилий и тот знает, что если в лампе пробить отверстия, то все масло тут же выльется…
— Хотя бы все, что ты сказал, было правдой, Аэций, — снова раздался голос Плацидии, — это не снимает с тебя обвинения в том, что ты служил против законного государя… если не раньше, то сейчас… Разве ты не спешил на помощь Иоанну, ведя тысячи и тысячи диких воинов?.. Разве не по твоему приказу горят вокруг Аквилеи деревни и леса?.. Разве не из-за тебя в борьбе с этими дикарями полегла не одна сотня верных императорских солдат?..
Удивленный взгляд Аэция перебегает с мозаики на лицо Плацидии: светильник этот пересечен снизу тройной волнистой чертой…
— Великая Плацидия несправедливо осуждает Аэция, — отвечает он. — Я шел к Аквилее не мстить за казненного Иоанна — пусть меня демоны схватят, если я лгу!.. — и не хотел биться с верными императорскими солдатами… Я хотел только чувствовать за собой такую силу, чтобы безнаказанно и безопасно стать перед твоим священным обличием, как стою сейчас: так что выслушай меня…
Память быстро убегает далеко-далеко, в давние времена: да… вот оно то, что ему нужно… изменить только человека, место и вот…
И вот…
— Выслушай меня, великая Плацидия… Давно, давно, когда тебе насчитывалось только шесть весен, а слуге твоему Аэцию четыре — твой великий отец победил язычников
Ладонь в широком, затканном золотом рукаве быстро приближается к бурно вздымающейся груди: держать… держать… крепко держать, чтобы от неожиданной радости и гордости не выскочило из тела полное счастья сердце… Победила, одолела, подавила!.. Разве могла она верить, мечтать, рисовать себе, что это на самом деле случится?.. Какой он добрый и милосердный, Христос! Переполнил радостью сердце верной своей рабы и принизил ее врага… Вот она, минута возмездия… минута удовлетворения и мести за бессонные, полные муки и тревоги ночи… за полные слабости и унижения дни… Неужели она позволит уносящемуся в даль времени увлечь эту минуту, не дав насытиться ею всласть?.. Никогда, никогда!..
— Аэций преклоняет колено?.. Аэций может склониться?.. Мы думали, что немощь, которая такой толщиной поразила его колено (пригодилось, пригодилось!), не давала возможности сгибать его… А на самом деле все иначе… Все не так, как мы думали… Аэций не хотел ни спасать Иоанна, ни отомстить за него… он только хотел служить нам, как его отец служил нашему?! Похвальное стремление… Но Гауденций был солдатом… А Аэций? Спрашивали мы всех: кто же он таков, оный Аэций?.. Все смеются и говорят: заложник… Всю жизнь был заложником!.. У гуннов, а до этого у готов… Сколько же лет ты провел пленником у готов, Аэций?..
— Всего на два года меньше чем ты, великая… Я помню — ты не соизволила на меня взглянуть… вообще ни на кого не смотрела… шла — дочь великого Феодосия — перед конем Алариха…
Плацидия залилась пурпуром.
— Христос хотел нас испытать!.. Нас и всю империю! — воскликнула она в гневе. — И как день после ночи, так явилась к нам после покаяния слава… Ты знаешь, что мы стали супругой могущественного короля готов…
— Так мы и породнились, великая Плацидия… В моей жене также кровь готских королей… Мы чуть ли не брат и сестра…
— Дочь Карпилия?.. Далекое, очень дальнее родство с королями… А где ты с нею познакомился, Аэций?.. Признайся… Верно, прибегала к тебе по ночам, приносила объедки от ужина голодному пленнику?..
Ответа она не получила. И снова подумала: «Победа». Она вскинула надменные арки черных бровей и взглянула на него свысока, царственно, с презрением… Но тут же брови опали, лоб нахмурился…
— Куда ты смотришь, Аэций?..
Он не поднял на нее глаз.
— На твои ноги, о великая, — произнес он спокойным голосом. — Какие же они маленькие (пригодилось, пригодилось!)… видно, что нежные… непривычные ходить быстро, да еще по острому и твердому… Как же должны были они истекать кровью и болеть, когда, босая, ты шла по улицам Барциноны… Помнишь? Когда презренный Сигерих не посчитался с величеством, а толпящаяся на улицах чернь вторила ему, издеваясь над вчерашней королевой?..