Аферистка
Шрифт:
Когда я вошла в пивную под названием «Последняя инстанция», у меня возникло чувство, будто я проникла в закрытое тайное общество. Когда попадаешь с улицы в прокуренное, пропахшее пивом помещение, всегда ощущаешь себя незваным гостем, на которого с любопытством смотрят все присутствующие. На мгновение смолкает многоголосый шум, чтобы потом возобновиться с новой силой. Посетители постепенно отворачиваются от тебя и снова возвращаются к прерванному разговору. А когда ты наконец подходишь к стойке и садишься на табурет, то окончательно сливаешься с целым, становишься его частью и в то же время сохраняешь одиночество. Мне нравится входить в незнакомые пивные и встречать в них враждебный прием. Искать общества и в то же время избегать его — в этом таится притягательное противоречие.
— Маленькую кружку светлого, пожалуйста.
Стоявший
Диалект не украшал речь посетителей пивной. Я почувствовала, как чье-то бедро прижалось к моему. Оторвав взгляд от кружки с пивом, я увидела рядом женщину, которая пила водку из высокого стакана для воды. Одинокие пьяницы, просиживающие в пивных, не любят, когда на них смотрят в упор. Слишком пристальное внимание к своей личности они расценивают как агрессию или как сексуальное домогательство, что, по сути, одно и то же.
Другие просто опрокидывают стаканчик и находят в этом удовольствие. Когда же пью я, то весь мир, ухмыляясь, исчезает на глазах. Он гибнет. А я живу еще целую минуту. В этом я вижу цель жизни.
Я вспомнила Генриха, боксера, который любил подобные пивные, потому что в них человек чувствует себя более значительным на фоне уродливой обстановки и не таким одиноким в своем одиночестве. Генрих знал Брехта, потому что Брехт восхищался боксерами и описывал их в своих произведениях. Он следил за чемпионатами мира по боксу начиная с 1891 года, когда боксерские поединки длились пятьдесят и даже семьдесят раундов и заканчивались нокаутом. Он знал всех двенадцать чемпионов мира от Боба Фицсимонса до Микки Уокера. Да, Брехт любил бокс, а меня любил боксер. Однако наш поединок был остановлен в первом же раунде. Если бы я встречалась со своими соперниками на ринге, Геральд непременно победил бы меня, Пауля я отправила бы в нокаут, а Луц и Маркус продолжали бы биться, не подозревая, что у них нет никаких шансов победить.
Генрих пытался научить меня мыслить так, как мыслит боксер: вкладывать всю себя в каждый поединок, в каждую секунду боя. Архаичный образ действий, отлитый в жесткие правила. Они требуют от человека, чтобы он с наслаждением наносил удары и игнорировал собственную боль, чтобы соединил в одно целое тактику и интуицию, чтобы, теряя чувство собственного достоинства, с триумфом побеждал.
Еще одно пиво. Еще одна минута жизни, прежде чем мир погибнет. Победу над Паулем надо хорошенько отпраздновать. Я не хотела возвращаться в свою комнатку с сырым чуланом, потому что боялась звонка Клары и известия о том, что отец умер. То, что мы с Кларой вот уже несколько месяцев ждали этого события, не делало его менее ужасным. Мне было стыдно перед Кларой за то, что я редко посещала отца, Но он уже перестал меня узнавать, отец уже, по существу, умер, и ему было все равно.
Сидевший слева от меня парень заказал два шнапса. Я старалась не смотреть в его сторону, однако знала, что один шнапс предназначен мне. Выпей со мной, а потом я сделаю тебе неприличное предложение. Я осторожно отодвинула стакан в сторону и, поблагодарив парня, сказала, что терпеть не могу шнапс. Тот проворчал, что я, наверное, привыкла к более изысканным напиткам. Он говорил на гессенском диалекте с турецким акцентом. Женщина, пившая водку
— Оставьте девушку в покое! — потребовала она, и они начали спорить.
Я молча сидела между ними. Они спорили о шнапсе и высокомерии. И я слышала, как парень сказал, что такие, как я, ненавидят иностранцев. Я могла бы ответить ему, что моя алчность не признает культурных и расовых барьеров, но предпочла промолчать. Защищавшая меня алкоголичка улыбнулась мне.
По-видимому, она когда-то была красавицей. Эта женщина чем-то напоминала мою мать, которую я знала только по фотографиям. В правой руке она сжимала стакан, в левой держала сигарету. Голос звучал фальшиво, когда она пыталась успокоить разбушевавшегося парня. Вероятно, ей было глубоко безразлично его поведение, просто хотелось с кем-нибудь поговорить. Парень был небольшого роста, коренастый, с хорошо развитой мускулатурой. Должно быть, работал упаковщиком мебели. Его волосы были перекрашены в белый цвет. Он говорил короткими, рублеными фразами, агрессивным тоном, стараясь оскорбить и унизить в лице алкоголички всех немецких женщин, которые отвергали его. Он был честнее, чем они, и потому не стеснялся в выражениях. Его упреки были направлены в мой адрес, но женщина воспринимала их на свой счет. Сидевшие у стойки посетители внимательно слушали спор, они готовы были ринуться в бой, хотя не понимали, о чем идет речь. Будь сейчас рядом со мной Пауль, он наверняка попытался бы бежать из пивной. Луц испугался бы за свои зубы, которые могли пострадать в драке. Маркус вообще никогда не зашел бы в подобную пивную. А Коэн? Я привыкла не доверять красивым словам и звучным фразам.
Когда я заплатила за свое пиво, алкоголичка угостила меня еще кружкой светлого. К тому времени турок уже вступил в спор с двумя мужчинами за стойкой.
— Какие мерзавцы, — сказала незнакомка, чокаясь со мной.
Смелое, пусть и не оригинальное, замечание, поскольку в зале «мерзавцы» находились в большинстве. Должно быть, моя соседка тоже была боксером, правда, потрепанным жизнью и потерпевшим не одно поражение. Женщине уже не всплыть на поверхность, если ей за сорок и она топит тоску по несбывшемуся в алкоголе. Несмотря на то что незнакомка у меня на глазах уже выпила четыре или пять порций водки, она все еще казалась трезвой. Женщина обращалась ко мне на ты. Она сказала, что ее зовут Беатой, и улыбнулась, когда я назвала свое имя. Нет, она не была моей матерью, хотя имела с ней несомненное сходство. Я давно уже не вспоминала о ней. По словам Клары, моя мать живет сейчас в Ирландии. Впрочем, к черту все это. Она не стоит того, чтобы думать о ней. Вондрашек по крайней мере был не самым плохим отцом. Он никогда не бил меня, не обращался со мной жестоко и не докучал излишней любовью.
Соседка по стойке поведала мне историю своей жизни. Ее судьба, несмотря на уникальность любой человеческой жизни, была типичной. Во всяком случае, я не сомневалась, что две-три женщины в этой пивной могли бы рассказать о себе примерно то же самое. Несмотря на различие в макияже, Беата, мы все удивительно похожи друг на друга. И меня отличает от других лишь то, что в кармане моей куртки лежит чек на сто тысяч марок, которые я заработала нечестным путем. Чтобы избавиться от чувства бессилия, необходимо совершать наряду с незначительными прегрешениями серьезные грехи. Или чтобы иметь выбор и напиваться «Абсолютом», а не дешевой водкой. Возможно, и то и другое приводит к одному и тому же чувству опьянения, но зато предполагает разное качество жизни. Твое здоровье, Беата. Мне никогда не пришло бы в голову делиться с кем-нибудь своими взглядами на жизнь, они мелочны и аморальны. В том хаосе, который губит мир каждого из нас, мне хотелось бы насладиться теми минутами, которые у меня еще остались, и не жалеть о тех, которые уже прошли.
Беата, мать двоих уже взрослых детей, была разведена. Она в свое время не убежала от семьи, все преодолев и выдержав. Но теперь ей было жаль двадцати потерянных лет, как она выражалась. Беата говорила, что за это время могла бы многое пережить и испытать. Могла бы получить второе образование, заниматься аэробикой, гончарным ремеслом, эзотерикой, научиться играть на барабане, посвятить себя буддизму. Но вместо этого закончила свой путь здесь, в пивной, у стакана водки.
— Только водка не напрягает меня, — закончила она свой рассказ и спросила, кто я и как живу.