Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Шрифт:
— Хватит! — перебил Оборин. — Решение принято, и я готов отвечать за каждый свой шаг.
— Круто, ох круто берешь! И солдата зря обидел…
— Я понимаю тебя, — кивнул головой Оборин. — Ты чувствуешь в нем союзника. Он ведь тоже рвался в бой! Только вот что я тебе скажу: не надо много смелости, чтобы стрелять в безоружных людей. Другое дело — вызвать огонь на себя. Тут надо душонку в кулаке держать, чтобы ненароком не ушла куда не надо…
— Ты о чем?
— Да о том же… Сидел тут один у нас с тремя бойцами в засаде над тропой. А душманы пошли не по тропе,
Оборин поспешно встал.
Я чувствовал себя скверно. Огромный, страшный день вымотал меня вконец, и мучительно хотелось одного: как-нибудь добраться до маленького кемпинга на берегу озера, рухнуть на скрипучую койку, закрыться с головой простыней и отключиться от этой бешеной круговерти событий, лиц и слов.
Сафаров съехал на животе с «акульего плавника» и молча протянул мне автомат. Я хотел было встать, но вдруг почувствовал едва уловимую ноющую боль. Сначала мне показалось, что она пульсирует где-то в груди. Пошевелил плечами, но боль стекла в ноги и стала жечь огнем. Натер-таки! Пришлось расшнуровывать ботинки.
Так и есть. Босиком, что ли, пойти? Хотя пока спустимся, от меня одни уши останутся, как говорил солдат Тетка.
Как на свете все уныло, нескладно и пакостно…
Оборин уже шел обратно, на ходу вытаскивая притороченный к прикладу автомата резиновый мешочек перевязочного пакета.
— Стер ноги? — спросил он. — Я так и понял.
Он присел на корточки, покрутил головой, осматривая мои распухшие ноги.
— На, перевяжи, — и отошел, чтобы не мешать.
Я разорвал резиновую оболочку перевязочного пакета, вытащил марлевый тампон, покрутил его в руках и со злостью отшвырнул далеко в сторону. Не поможет.
Стиснул зубы, стал обуваться. Потом с трудом встал и заковылял к солдатам.
Латкины уже побежали по тропе, вытягивая за собой цепочку солдат. Оборин дожидался меня.
— Ну что, стало легче? — спросил он.
— Нет, хуже.
Он шел рядом со мной, почти касаясь плечом. Потом взял за локоть, чтобы я мог опереться.
Я остановился.
— Ты чего? — спросил он.
— Иди, я догоню…
Он пожал плечами и молча пошел вниз.
Прошла минута, вторая. Негромкие голоса солдат стихли. Я остался один среди бесконечной теплой ночи. Наконец услышал шаги. Темный силуэт низкой фигуры застыл в трех шагах от меня.
— Это вы, товарищ старший лейтенант?
— Я, Киреев, я…
Солдат подошел ко мне ближе, поднял блеснувшие в свете луны глаза.
— Я хочу вам сказать…
— Ну, говори!
— Если Оборин еще раз…
— Дальше!
— Что «дальше»?! — вдруг крикнул солдат. — Убью я его, вот что будет дальше!
С трудом контролируя себя, я схватил солдата за воротник, туго сжал и потянул к себе.
— Запомни, сука рваная, — прошептал
Киреев оторвал мою руку от своего ворота, одернул на себе куртку. Я увидел, как он осклабился.
— Чего ж не запомнить, — произнес он. — Конечно, запомню. Конечно… Только вы меня, товарищ старший лейтенант, не пугайте. Я храбрый солдат, и оружие всегда при мне. Вы это тоже накрепко запомните!
Глава 6
Бронетранспортер с выключенными габаритными огнями стоял у самой лестницы кемпинга, заслонив собой вход. Я услышал, как Оборин в сердцах буркнул:
— Принесла же тебя нелегкая…
Я понял, что в роту приехал Петровский.
Комбат сидел в маленькой комнатушке у радиостанции, накинув на плечи бушлат, то ли дремал, то ли читал газету, подперев рукой тяжелый подбородок. Когда мы с Обориным вошли, он исподлобья посмотрел на меня и сразу же перевел взгляд на Пашу.
— Ну что, искатели приключений, где банда?
Оборин, будто не услышав вопроса, поставил в угол автомат, стянул с себя безрукавку, сел на топчан, вытянув ноги, и закрыл глаза.
Не меняя позы, комбат негромко прорычал:
— Я не слышу доклада, Оборин! — И снова быстрый взгляд на меня.
— Банда Джамала ликвидировала сама себя. Так что нашего вмешательства не потребовалось, — ответил Оборин.
Комбат минуту молчал, постукивая карандашом по столу. Потом изо всей силы громыхнул по нему кулаком.
— Когда кончится вся эта поебень?! Когда разведрота станет заниматься боевой работой, я спрашиваю?! Когда ты перестанешь корчить из себя миролюбца??
Он поднялся из-за стола, стал ходить по комнате, тиская шею.
— Где этот юный полководец, черт побери?.. Ну, этот… Железко?
— Если ты не сменишь свой тон, — спокойно сказал Оборин, — разговор наш закончится.
— Видал, как с комбатом разговаривает? — процедил Петровский, кивая мне. — Тон ему мой не нравится! А мне не нравится, что здесь сюсюкают с врагами, в жопу Джамала целуют, а я должен оправдываться перед начальством, почему в третьей роте нет результатов… Кто тебе разрешил вести переговоры с главарем бандформирования, Оборин? Кто дал тебе право за спиной Советской страны заводить дружбу с предателями и убийцами?
«Откуда он об этом узнал?!» — пронеслось в моей голове.
— Это мы убийцы, Петровский, — глухо ответил Оборин. — Мы…
У меня даже в глазах потемнело. Лучше бы Паша молчал.
— Что?!! — взревел комбат. — Ты что несешь, бля?!! Ты отдаешь себе отчет?!!
Не знаю, чем бы это кончилось, если бы в комнате не объявился Железко.
— Вызывали, товарищ майор? — радостно поинтересовался он.
— Ответь мне, Железко, какого черта ты доложил о банде дежурному по дивизии? — спросил Петровский, барабаня пальцами по столу. — Кто тебя тянул за язык? Понятно, мне позвонил, но туда зачем? Ты понимаешь, что мотострелковый полк на ноги поднят!