Афганистан идет за нами вслед
Шрифт:
— Поблагодари. И пусть идут к себе.
Не успели афганские солдаты отойти на десяток метров, как майор подозвал проходившего мимо десантника:
— Ефрейтор, принесите лопату и закопайте вот это, — офицер брезгливо показал на подношение.
«Они же слышат, — подумал Степанов, — а если кто знает русский язык? В конце-концов, могут увидеть… Неудобно… Так вот прямолинейно, в лоб…»
— У меня красивая жена и здоровые дети, — как бы прочитав мысли старшего лейтенанта, проговорил Ивановский, — мне дорого и свое здоровье, и их. Да и не нуждаюсь в подачках. Лучше бы воевали, как следует…
Степанов
К обеду и в самом деле пошел ливень. Но он скоро прекратился, и вновь засияло солнце. Была суббота. Туманов предложил Степанову позагорать. Растянулись на солдатском одеяле у арыка. Лениво болтали о прежней жизни, о политике, о душманах. Олег, неистощимый выдумщик, поэт и художник, рассказывал очередную историю:
— Приходим в кишлак. Ни души. И вдруг на стене дома картина. Черти, нарисовали искусно. Леонид Ильич держит на цепи Колю Боброва. А тот, стоя на четвереньках, со штампом на ляжке «КГБ», яростно лает на душмана — этакого красавца: тот в чалме, весь в патронных лентах, с бородой… А у Коли между ног вот такие… — Туманов поднял за горловину лежавшую на краю одеяла фляжку с чаем, тряхнул ее так, что внутри булькнуло.
Оба засмеялись.
— Я и говорю, — продолжал Эдуардыч, — ребята, давайте краску. Быстренько замазал лица, загрунтовал и нарисовал дядюшку Сэма и Гульбеддика Хекматиара. Как будто так оно и было. И поехали. Через несколько дней проезжали мимо. Завернули. Снова Леонид Ильич и Коля. «Ладно, — говорю, — краска еще осталась?» И опять нарисовал ту же картину. Только с некоторыми более откровенными деталями. Все со смеху умерли. И ты знаешь? — Туманов, поджарившись на солнце, перевернулся с одного бока на другой. — Опять попадаем в этот кишлак. Но странное дело — ни рисунка, ни стенки…»
— Обидились, наверное.
— Да уж, видно, не без того…
Помолчали.
— А то вот, Леш, еще такой случай, — вспомнил замполит, согнав с лица улыбку. — Нашли пещеру. В ней душманское хозяйство. И знаешь, там оказалась сумка погибшего доктора лейтенанта Зайцева. Такое зло взяло… Предлагаю Москвину: «Рванем, Слав, это логово…»
«Хорошо, — говорит, — но надо сделать с умом. Слышал про «адскую машину»? «Еще бы!» «Сейчас мы ее и соорудим…»
— Дай фляжку, — прервал рассказ Туманов.
Он сделал несколько глотков, затем вытянул из потертой пачки «Охотничьих» сигарету:
— Будешь? Нет?.. Тогда слушай дальше. Ребята-саперы работают, а у меня такое чувство, что кто-то все время смотрит в спину. Аж лопатки сводит. «Засветят, — думаю, — и знать не будешь, откуда.» Сказал об этом Москвину. А он: «Конечно, наблюдают. Народ любопытный: азиаты. На это и расчет. Наверняка душманы придут посмотреть, что здесь делали шурави…» Заминировали пещеру и пошли дальше. Минут через пятнадцать как грохнет!.. Мы переглянулись с Москвиным: «Это вам поминки по Зайцеву. Чистой души был офицер…»
Лица друзей омрачились.
— Слушай, Эдуардыч, я уже сгорел до волдырей, — проговорил Степанов. — Пойдем. Надо связаться с Кабулом. Узнать, когда придут «вертушки». Может, выпрошу у Преснякова пару дней. Хочу с вами в рейд…
— Сходи, интересно
— Солдат, убегающий с поля… — задумчиво проговорил Алексей. Затем, рывком поднявшись на ноги, стал быстро одеваться:
— Пойдем, Эдуардыч. К связистам. Ты — начальство. Быстрее соединят…
Со штабом связались без труда. Коротко доложил обстановку полковнику Преснякову. Попросил остаться. Тот дал добро.
— Вечером придут «вертушки». Передай Мясникову, пусть срочно возвращается. Полетит в отпуск. Можешь остаться, если в этом есть необходимость. Смотри сам… — звучал в головных телефонах низкий неторопливый голос «медведя с голубыми глазами».
Сразу нашел капитана, сообщил о приказе из Кабула. Тот обрадовался. Все Мясникову немного позавидовали. Он жил со Степановым в одном доме. Вторая дочка Юля была ровесницей Машеньки. Полтора года назад вместе ходили в роддом.
— Не вешай нос, Алешка! Передам привет твоей жене. Пиши срочно письмо, — успокоил сосед.
А для Степанова и белый свет померк. Так захотелось увидеть своих. Представил подъезд, где всегда поддерживался порядок неугомонными стараниями жены пожилого прапорщика с четвертого этажа, буквально помешанной на чистоте, словно наяву увидел такую знакомую дверь… Только нажми на кнопку, и она распахнется. Нет, лучше ключом… Его взял с собой, чтобы однажды вернуться и открыть дверь. Когда это будет? Вернется ли?..
Все черные мысли погнал прочь.
Вечером к Ивановскому опять пришли посланцы от афганского комбата. На сей раз с приглашением к ужину.
— Туманов, черт возьми — выругался майор. — Кто мой боевой заместитель? — Ты. Замполит. Комиссар. Иди сам к ним, проводи партполитработу. Возьми с собой переводчика и старшего лейтенанта. А ты, — обращаясь к Мясникову, — хочешь? Сходи, время убьешь до прихода вертолетов. Но меня увольте. Я азиатское гостеприимство знаю, служил в Фергане…
— Пойдем, всю жизнь потом будешь рассказывать, — подмигнул Степанову Туманов, — а то вдруг выведут скоро… Когда еще такой случай представится?
— Эдуардыч, а они собакой не накормят? — осторожно полюбопытствовал Алексей. — Мы ведь уже поужинали с тобой…
— Идем-идем! Не боись. Собака, если хорошо приготовлена, тоже ничего…
— Слушай, ты это брось…
— Да я пошутил, Леш-Саныч. Проведешь ужин на международном уровне со мной, переводчиком и другими официальными лицами…
— Пойдем…
Афганские офицеры жили лучше, чем их советские коллеги. Штаб батальона как раз расположился в том доме у самого обрыва, на плоской крыше которого стоял ДШК — станковый крупнокалиберный пулемет. С большущим набалдашником на конце ствола. Степанову доводилось стрелять из такого не раз. Зимой бил по горам с брони самоходки. Даже за тысячу метров видел невооруженным глазом черные строчки, оставленные очередями на белом снегу. Было заметно, как в разные стороны летели брызги серых осколков камней. Машина!..