Афганистан идет за нами вслед
Шрифт:
Я выругался и сообщил о неприятном открытии Терентьеву. Тот — к своей шинели. Распахнул полы и говорит: «У меня ниче… А-а! Черт бы ее побрал! Держи, Лешка, лови заразу!» Из его шинели выскакивает мышь и — ходу. Сидела, прицепившись к подкладке. Мою сожрали, принялись за Терентьевскую.
Перед тем, как идти проверять боевое охранение, уступил настояниям Кожанова и сыграл пять партий в карты «на уши». Продул четыре. Олег настучал по лопухам докрасна, изверг.
Вернулся в три ночи по Москве. Расписался за проверку. Месяц еще не кончился, а на ноябрь уже запланировали семь выездов. Все бы ничего. Беда в том, что утром нет возможности отдыхать.
1 ноября 1980 г.
Итак, октябрь канул в Лету. Еще один месяц прошел вдали от всего того, что дорого сердцу и
Пустили «парашу», что командующий сказал, будто мы тут будем пять лет. Эту новость притащил на хвосте Кожанов. Трепло известное. Но все равно на душе стало паскудно.
Бани опять не было.
2 ноября 1980 г.
Воскресенье. Впрочем, какая здесь разница между выходными и буднями?.. После завтрака проводил совещание прилетевший из Москвы генерал-майор. Что-то обнадеживающее, утешительное мы не услышали. Да в принципе он и вообще ничего не сказал. Зачитал требования на новый учебный год. Звучит как-то странно эта фраза в Афганистане… Затем долго распространялся о своей службе на различных должностях. Рассказывал, какой у него был образцовый порядок. Стоило из-за этого лететь в ДРА, в Кабул?
Потом продолжил совещание командующий. Я не присутствовал. Но командир зенитного дивизиона сказал, будто бы услышал: находиться нам в Афганистане не меньше года. За это время заменено будет человек тринадцать. На повышение… Ничего себе струя…
Перед обедом ездили за мраморным песком на ДСК. Организовали у карьера маленькие стрельбы. Продырявил из пистолета панаму Савичева. Он подбросил ее вверх и кричит: «Товарищ старший лейтенант! Успеете выхватить из кобуры пистолет и попасть?» Успел… Савичев потом долго вертел в руках свою шляпу, даже попытался засунуть в дырку мизинец. Сокрушался, вздыхал, а над ним все посмеивались.
3 ноября 1980 г.
Утром после совещания мне сказали, что опять представляют к награде и заодно к званию «капитан» досрочно. Я не карьерист, но не откажусь. Думаю, заслужил. Как у Твардовского: «Уж тогда медаль подай…» Считаю, человек должен знать себе цену.
После обеда дал взбучку Терентьеву. Обещает, но не делает. Действуя по принципу: «Лучшая оборона — это наступление», Николай попер буром. Короче, вы-шло, что я сам дурак. В конце-концов Терентьев вспылил и убежал. А я подумал: «Пошел жаловаться на свою горькую судьбинушку в палатку». Иногда про себя называю Николая «ущемленным Тихоходом» за медлительность и обидчивость. Парень он хороший, только немного занудливый. Отругаешь — будет ворчать полдня. Так и на этот раз. Иду мимо палатки и слышу его голос: «Бу-бу-бу…» Вхожу, спрашиваю: «Чего ругаешься?» Он в ответ: «А ты не слушай, поворчу и успокоюсь. Характер у меня такой». Я засмеялся. У обоих на сердце отлегло. Как говорят, дружба дружбой… Конечно, может сложиться впечатление, что я дал взбучку Николаю, вдохновленный представлениями к награде и званию. Так сказать, начал землю под собой рыть копытом. Ничуть. Бывает, Николай из-за одной запятой изводит полдня, а тут забыл выполнить серьезную задачу. Вот и пришлось его немного «вдохновить». Впрочем, наши отношения абсолютно не испортились.
Перед ужином занимался спортом. Сейчас, в 22.00, заканчиваю писать дневник, и с Олегом Кожановым едем под горы проверять боевое охранение. Автомат уже лежит на столе. Едем…
4 ноября 1980 г.
Ночью во время проверки боевого охранения произошел анекдотический случай, чуть не закончившийся печально. Едем из второй роты в третью. Не дорога, а сплошные ухабы. Они в Афганистане знатные. Пилим на «ГАЗ-шестьдесят шестой». Я сижу на сидении, Олег — на капоте. Машину бросает и бросает из стороны в сторону. Кожанов говорит: «Водило, давай по принципу: больше газу — меньше ям». Тот и рад стараться. Нажал на всю железку. Сначала нас трясло, как на спине необъезженного мустанга. Затем так бросило, что водитель выпустил из рук «баранку». Хорошо, успел давануть на тормоза. Я подлетел вверх и впаялся головой в брезентовый тент. Повезло: «шестьдесят шестая» была выпущена на заводе в десантном варианте. В ее кабине вверху тоже
Спрашиваю Кожанова: «Ты как?» «Живой, живой, — отвечает, — только капот подо мною прогнулся». Водитель включил свет. Надо было видеть толщину металла… И вдавить мягким местом… Когда отошли, смеялись до упаду. Но дальше уже командовал я. Теперь действовали по принципу: «Тише едешь — шире морда» (простите за солдатский жаргон).
Наконец-то была баня. Отвели душу, все перестирали. Вечером приехали от летчиков «кинокруты» с Коровиным. Показывали широкопленочный фильм прямо из окошек в кунге «ГАЗ-шестьдесят шестой». Дул сильный «афганец». Экран мотало. Толком ничего не увидели.
Да, сегодня на меня написали представление к награде.
5 ноября 1980 г.
Утром стояли у курилки. Подходит комдив. Со всеми здоровается за руку. Спрашивает меня шутливо: «Чего ты их всех собрал?» Я ответил: «Ждем построе-ния». Генерал ушел, а на душе засияло солнышко. Наверное, от человеческого отношения. Уж очень тепло так, по-доброму он с нами поговорил. Вообще наш комдив — прекрасный мужик. И чувство юмора у него есть, и понимание подчиненных, и даже способен на милосердие. Бывает, провинился молодой офицер, вызвали его к комдиву. Тот поговорил с парнем, пожурил и простил. Смотришь, через несколько месяцев офицера уже представляют к награде. Парень поверил в себя, да и комдива подводить неохота. Кстати, комдива за ввод войск представляли к званию Героя. Но получил его не он, а маршал. А нашему генералу дали орден Ленина. Недавно я видел в журнале снимок передовой свинарки. У нее их целых три. А в нашей дивизии всего только два — один у командира, боевого генерала, а другой выдан на семь тысяч дураков, то есть на всех нас. Я имею в виду то, что дивизия награждена. Вообще-то о наградах надо было бы вести речь особо… Впрочем, об этом в следующий раз…
Да, писем сегодня не было никому.
6 ноября 1980 г.
До обеда сбился с ног. Работал в частях гарнизона. Вернее, лагерях. Потом Сашка Фомин сказал, что приехал из командировки капитан Мясников. Привез мне и Терентьеву посылки. Мы с Николаем помчались к Мясникову. Тот на словах передал приветы от жен.
Принесли посылки. Хотели оставить назавтра, но ребятам не терпелось: «Живем один раз». Вечером организовали ужин. А ночью пришлось работать.
7 ноября 1980 г.
Итак, вчерашним ужином и закончился праздник. Утром я обнаружил, что вконец сел голос. Поднялась температура. Головная боль, тошнота, в груди непо-рядок. Прилег отдохнуть после обеда. Только задремал, как сразу же проснулся от резкой боли — за руку укусила оса. Кисть опухла.
Поднявшись, вышел из палатки. Уселись с Терентьевым на солнышке. Грелись и слушали музыку. Лишь только спряталось дневное светило, сразу стало холодно, и мы пошли к себе.
8 ноября 1980 г.
По-прежнему болит голова. Самочувствие очень плохое. Говорят, гепатит иногда начинается простудной формой. Только бы не это.
Ночью опять проверяли с Кожановым службу боевого охранения. Днем рассказали такую историю. Приходит вчера вечером комдив в палатку, где живут Мясников и K°. А там небольшой сабантуй. Мясников тянет что-то на баяне нудное и заунывное (инструмент брал опять у нас). Отрешился от всего и не заметил генерала. А тот сделал знак, дескать, не обращайте на меня внимания. Попросил сыграть десантную. Мясников, опомнившись, развернул меха.
Послушал комдив и говорит: «Кажется, этому капитану пора бы уже стать и майором». Офицеры, пользуясь случаем, спрашивают, когда домой. «Я думаю, — отвечает генерал, — до двадцать шестого съезда партии вы еще успеете обнять своих жен». Дай-то Бог. Но уже не верится ни во что.
9 ноября 1980 г.
Сегодня оформили представление на досрочное присвоение звания «капитан». И награда, и звание. Золотой дождь. Вопрос лишь в том, прольется ли он на сей раз, или как весной: погремит-погремит, да и обойдет стороной…