Афганский дневник
Шрифт:
Нет ничего хуже в горах, чем спускаться по крутому каменистому склону: скользят и разъезжаются ноги, дрожат одеревеневшие мускулы, мысленно уговариваешь их не дурить, подчиниться, изобретаешь всякие хитрости — где на пятках проедешь, где обопрешься о камень ладонью… Временами впереди кто-нибудь падает; поднимается торопливо, всем видом показывая, что это чистая случайность, мелочь житейская. Возле долины сошлись с цепочкой афганских воинов — они двигались по нижней, более удобной тропе. Снаряжение у афганцев такое же, походное, но есть элементы комфорта — к примеру, транзисторный приемник. Из добрых чувств нашли в
— Даже не верится, что где-то такое поют. Кажется, весь мир по горам карабкается.
Немилосердно жжет горное солнце, болтаются на ремнях давно опустевшие фляги, катятся вниз каменные осыпи, зависает мельчайшая невесомая пыль. Зато в долине награда: крохотная, в пару метров шириной, а все же настоящая речка. Солдаты сбросили вещмешки, легли на камни, потянулись губами к воде — к первой живой воде за все время пути. Михнов и Никитин, сохраняя достоинство ветеранов, неторопливо, аккуратно умылись, потом наполнили фляги и попили из них.
Сколь ни короток был этот внеочередной роскошный привал, но подъем из долины начался веселее. Перед сумерками рота вышла к подножию следующего крутого холма, надо было вскарабкаться наверх и там окопаться, готовиться к ночлегу. Метрах в ста от вершины, на площадке, справа замкнутой скалой, слева обрывом, зашатался, слепо пошел боком высокий худой солдат, одетый в ватную куртку. Никитин прыгнул вперед, схватил его за плечи:
— Гасан, держись, уже близко. Давай пушку, я донесу.
Солдат остановился, продолжая раскачиваться, отрицающе повел головой, перевесил автомат с плеча на шею, снова занял место в цепи. Никитин почти силой отнял у Гасана мешок, пошел вплотную за ним. На вершине солдаты и офицеры минут пять сидели молча, восстанавливали дыхание. Никитин отвязал от мешков и постелил на земле две куртки — свою и Михнова, достал какую-то таблетку, заставил Гасана лечь и выпить лекарство. Михнов тем временем выбрал место для окопа, уже засверкала в его руках отполированная тоннами каменистой афганской земли саперная лопатка. Не останавливаясь, через плечо спросил:
— Что с Амировым?
— Озноб, температура поднялась, — ответил Никитин.
— Юра, сходи к командиру. Гасана в лагерь отправлять надо.
Ребята, не надо. Я отлежусь и пойду; правда, — простонал Амиров.
— Не торопи жизнь, Гасан, тебе еще долго по этим горам ходить.
Никитин повторил то, что почти два года назад ему, тоже в ту пору молодому солдату, говорили опытные однополчане. Случилось так, что в час пересечения афганской границы среди разведчиков было лишь двое солдат нового призыва — Никитин и Леонид Сергеев (Михнов прибыл чуть позже, из учебного подразделения). Сегодня служит только Никитин, и ветераны роты по традиции оберегают молодых больше, чем самих себя.
…Наша гора оказалась не слишком удачной для посадки вертолета, он приземлился на соседнюю, расположенную метрах в пятистах. Командир роты не Приказал — попросил тех, у кого остались силы, идти туда за бачками с едой, отвести больного Амирова. Вызвались Михнов, Никитин, рядовой Виктор Теличко… Над пропастью грудью против ветра зависла, часто и бесполезно махая крыльями, какая-то черная птица, она так и не сумела пробиться
Обедали (а заодно и ужинали) уже в темноте. Ночь была дымчато-лунной, на соседней вершине багрово мерцали разведенные афганскими солдатами костры, оттуда же частенько взлетали осветительные ракеты и грохотали предостерегающие автоматные очереди. На нашей вершине было тихо, темно; кому положено — вели наблюдение, остальные спали. Опять же, как и положено — не только в Афганистане, но и на внутренних учениях в Союзе, — разведчики оборудовали наблюдательные пункты, вырыли в земле углубления для отдыха. Перед сном набросал на земляные полы колючей сухой травы, постелили брезенты, укрылись плащ-накидками и плащ-палатками.
Подполковник Занятнов лег позже других, долго смотрел в небо, потом приподнялся на локте:
— Все-таки это спутник. Думал, что комета, но это спутник.
Скучавший наверху лейтенант Мундуть — дежурный офицер — охотно откликнулся:
— Второй раз за мою вахту летит и мигает. — И без перехода: — Давайте покурим, товарищ подполковник.
— Доставай, покурим, — согласился Занятнов.
— Допекли несчастья, Валентин Геннадиевич. Рюкзак порвал, светозащитные очки разбились, сигареты с фильтром потерял, без фильтра — в труху растер, когда по камням катался…
— Убедил, — рассмеялся Занятнов, протягивая лейтенанту пачку «Охотничьих». — Сиди, кури, а я еще разок по биваку пройдусь, что-то не спится.
Мне тоже не спалось, поднялся вслед за Занятновым.
Порой думается, что наших современников офицеров мы знаем и мало, и как-то отстраненно. Встречаем их в городах, поселках, где офицеры обычно лишь отдыхают, приехав в отпуск, либо живут — те немногие, кто работает в штабах и военных учреждениях. А военные городки, гарнизоны скрыты от наших глаз — рассредоточены по отдаленным уголкам страны, ограждены заборами о будками контрольно-пропускных пунктов.
Как рабочие и служащие ежедневно идут под крышу заводского цеха или на строительные площадки, так и офицеры — пусть не каждый день, но еженедельно, ежемесячно — уходят на «точки», стартовые Позиции, просто под открытое небо: в леса, пустыни, горы. Офицеры ближе всех к современной сложной технике и зачастую очень близки к природе. Им выпадают самые трудные, аритмичные, разлуки с семьями, но не часто встретишь другие семьи, где бы сыновья так любили отцов и так тянулись повторить их судьбу.
В нашем ночном разговоре с Валентином Геннадиевичем выяснилось, что ему уже под сорок. Его отец, Геннадий Алексеевич, после войны долго служил мичманом на Тихоокеанском флоте, а в войну сражался с фашистами. Мама, Ольга Николаевна, воспитывалась в детском доме, тоже была на фронте, вернулась домой старшим лейтенантом. Отец любил, когда к сыну приходили гости, ребятам не мешал, но при случае легко заводил с ними разговор, иногда — веселый, чаще — серьезный.
В десятом классе Валентин объявил, что хочет поступать в военное училище, и неожиданно получился семейный конфликт. «Хватит, — рассердился вдруг отец, — я свое за двоих оттрубил. О матери подумай: сына раз в год будет видеть, да и то в високосный. Институт, и никаких училищ».