Афганский рубеж 4
Шрифт:
Испытательную бригаду полностью «выпотрошили», «выпросили» и отпустили на пару дней раньше. Я же ещё ходил к особистам и приезжим «комитетчикам» на несколько встреч, уточняя некоторые моменты произошедшего инцидента. Хотя, данному событию слово «инцидент» слабо подходит.
После разговора со мной Римаков и Казанов исчезли в буквальном смысле. Сами особисты из Кабула делали вид, что в Лашкаргахе будто и не было этих двоих.
Зато вопросов задавали столько, что я удивлялся, их фантазии. Больше всего интересовали признаки, по которым я понял, что меня хотят
И в конце каждого допроса самым любимым выражением как представителей особого отдела, так и приезжих коллег из КГБ было: «у нас с вами всё впереди и эта мысль тревожит».
Закончив с утренними процедурами, я быстро закидал оставшиеся вещи в парашютную сумку. Лётный комбинезон, в котором я летал, для носки уже был не годен. Из верхней одежды мне по дружбе подогнали аналогичный вариант обмундирования. Кроссовки приобрёл в дукане.
Крис я отправил письмо ещё неделю назад с примерным днём возвращения. Сообщил, что позвоню уже из Союза. Всё равно проходить таможню в Тузеле. Правда, ещё нужно поймать туда рейс из Кандагара. Друзья-вертолётчики обещали, что одно местечко для меня на транспортном Ил-76 оставят. Вот только из Лашкаргаха придётся лететь ранним утром.
Одевшись, я присел на кровать и оглядел пустую комнату. Вспомнилось, как пару недель назад мы здесь жили с Петрухой. Про двух предателей вспоминать не особо хочется.
– Колёса в воздух, – прошептал я, закинул сумку на плечо и вышел из комнаты.
На выходе поблагодарил солдата, отдав тому «ништяки» из Военторга, которые не были мной съедены. Выйдя из модуля, осмотрелся по сторонам. Городок в столь ранний час постепенно оживал. Техники быстрым шагом двигались на стоянку. Лётный состав, широко зевая, перемещался от столовой к медпункту и в класс постановки задачи в штабе эскадрильи.
Увидев, что в очереди на медосмотр почти никого не осталось, я решил зайти к Антонине. Меня туда тянет, да и близких знакомых в Лашкаргахе у меня нет.
– Сан Саныч, с добрым военно-воздушным утром! Ты тоже на замер давления? – встретился я у дверей смотрового кабинета с командиром Ми-8, который сегодня меня доставит в Кандагар.
– Так сказать, контрольный осмотр перед убытием. Через сколько полетим?
– Я тебя подожду. Как придёшь, так полетим, – ответил мой знакомый.
Поблагодарив его, постучался в дверь и открыл её. Голос Антонины прозвучал из-за ширмы.
– Проходите. Сейчас подойду, – сказала Тося.
Я медленно снял сумку с плеча и поставил у входа. Сев на стул, посмотрел на рабочий стол Белецкой. Всё аккуратно разложено. Карандаш к карандашу, ручку к ручке. Журналы лежат ровно, а тонометр сложен так, будто это связанные бабушкой носки. С любовью, как говорится.
– Если у вас предполётный медосмотр, то возьмите градусник для замера температуры, – громко сказала из-за ширмы Антонина.
Я ничего не ответил, поскольку мой взгляд упал в щель между створками ширмы. Смог разглядеть обнажённые плечи Антонины. На одном тот самый шрам, который остался у неё после ранения. Повернувшись
– Поставили? Божечки! – воскликнула Тося, выйдя из-за ширмы и увидев меня.
– Меня ещё никто так не называл, но мне нравится, – улыбнулся ей.
– Испугал. Думала, ты уже уехал. Вот и…
– Решила что я по-английски уеду? Я не мог не зайти.
Тося улыбнулась и села на стул. Поправила халат и с стеснением посмотрела на меня.
– Сегодня летишь?
– Да. В Кандагар, потом в Союз. Закончилась командировка.
– Дома хорошо. К тому же тебя там ждут, – сказала Тося, убирая под колпак прядь тёмных волос.
В этот момент она убрала их гораздо больше обычного. Это позволило мне увидеть шрам в верхней части лба. Естественно, что Антонина застеснялась.
– Ждут? – повторила Тося.
– Да.
– Я бы на её месте тоже ждала… Прости, не моё дело, – замахала руками Тося, сложила руки на груди и отвернулась к окну.
– Мне пора, – ответил я, дотронувшись до руки Тоси.
Она слегка вздрогнула, но руку не убрала. У меня появилось ощущение, что она со всей силой старается не шевелиться, чтобы меня не спугнуть. Встав с места, я перегнулся через стол и поцеловал её на прощание в щёку.
Белецкая, кажется забыла как дышать. Ну ничего, она медик, смекнёт что да как. Улыбнувшись, я пошёл к двери.
– Тебя никуда не переводят? – спросила Антонина, посмотрев на меня.
– Нет. Я люблю свою работу, а в Торске ты всегда на острие армейской авиации. Всё новое сперва попадает к нам.
– Ты… значит это твоё. Береги себя! – сказал Антонина и крепко меня обняла.
Сердце застучало быстрее, но у Тоси оно буквально рвалось из груди. Запах медикаментов и аромат её духов с нотками сирени начал слегка дурманить.
Я ещё больше перехотел выходить из кабинета.
– Только не как в этот раз. А именно береги! – воскликнула Тося и тоже чмокнула меня в щёку.
– До встречи! – сказал я, взял сумку и открыл дверь.
Смотрю на Тосю и как-то уже не хочется мне лететь домой. Удивительно, когда такое было, чтобы человек не хотел уехать из Афганистана. Особенно после таких приключений, как у меня.
– Что? – удивилась Антонина.
– А что ты удивляешься? У нас с тобой талант появляться друг с другом в одном месте в самых неожиданных ситуациях. Прощаться не будем, – ответил я. – И улыбайся. Тебе это очень идёт.
Тося улыбнулась и помахала мне рукой.
Пожалуй, только из-за такой девушки, как Антонина, я бы смог остаться хоть в столице, хоть у чёрта на Куличиках.
Доставили меня в Кандагар в целости и сохранности. Чкалова в эскадрилье я так и не поймал. Он улетел на очередную задачу.
Угостив меня чаем и вкусными конфетами, парни рассказали о службе и попросили поведать о моей работе в этой командировке. Всё что я мог – это рассказать в двух словах о катастрофе вертолёта Евича, аварии моего Ми-24 и тяжёлом состоянии Петрухи. О предательстве и попытке угона – ни слова.