Африка: четыре столетия работорговли
Шрифт:
«Наша экспедиция, — писал Ливингсгон, — была первой, которая увидела невольничество в его источнике и во всех его дальнейших фазах. Некоторые пытались утверждать, что так как торговля невольниками, как и всякая другая торговля, базируется на спросе и предложении, то она должна быть свободной Судя по тому, что работорговля вызывает так много убийств, составляющих ее существенную часть, то если ее считать отраслью торговли, туда же нужно отнести и убийство, удушение и разбой».
Капитан патрульного судна, которое полтора года крейсировал вдоль восточного побережья Африки, писал: «Многие думает, что работорговля ограничена почти исключительно западный берегом Африки. Однако восточное побережье мало отличается от западного. На каждого захваченного раба приходится около пяти убитых…» Такого
Вожди повсеместно продавали своих подданных!
Иногда рабов, освобожденных с невольничьих кораблей, спрашивали, где и при каких обстоятельствах их захватили в рабство. Большинство отвечали, что их схватили, когда они были недалеко от своей деревни, и, несмотря на отчаянное сопротивление, увели с собой [101, с. 183–186].
Рассказы путешественников и миссионеров, много лет проведших в Восточной Африке, говорят о том, что работорговля здесь, как и в Западной Африке, пронизывала всю жизнь африканцев, что она была ужасом для людей, но в то же время — и это было особенно страшно — к ней почти привыкли, она стала обычной неотъемлемой частью жизни.
Вот несколько отрывков из дневника Д. Ливингстона. Он не передает чьи-либо слова, а пишет только о том, что встречалось ему на пути, что он видел сам:
«…по дороге с нами шла из Кассандже партия туземных торговцев… Один из них вел на цепи восемь миловидных женщин…» [52, с. 281]. «Мимо наших дверей, — записал он как-то вечером, — прошло два человека с двумя женщинами, связанными цепью…» [51, с. 45]. В другой день в дневнике появилась такая запись: «Макололо очень любят оружие, и когда при нас проезжие мамбари предложили им 8 старых ружей, макололо взяли их в обмен на большое число мальчиков; эти мальчики не были их собственными детьми, а пленниками, принадлежащими к разным покоренным ими племенам. Я не знал ни одного случая, чтобы в Африке отец продал свое дитя…».
Ливингстон опровергает утверждения Дж. Спика, современного ему английского путешественника, о частой продаже детей работорговцам [51, с. 393, 394, 208].
Ливингстон рассказывает о таком страшном способе захвата рабов: иногда работорговцы-арабы приводят на рынок, начинают покупать продукты или где-либо в деревне занимаются обменов слоновой кости. Внезапно они «совершенно хладнокровно», по выражению Д. Ливингстона, начинают стрелять в толпу (если дело происходит на рынке) или в находящихся рядом людей. Затем, воспользовавшись паникой, хватают всех подряд — мужчин, женщин, детей — и уводят с собой. Если арабы начинают эту «операцию» не в месте обычной торговли, а где-либо, куда они не собираются возвращаться еще раз, они разрушают все и хватают всех людей, стараясь не пропустить ни одного человека. Непокорных и ненужных убивают на месте. Разграбленные дома поджигают. «Потом они идут в Занзибар, идут, называя себя торговцами», и ведут караван связанных людей, в отношении которых само собой подразумевается, что это купленные рабы. «Но среди этих людей, — восклицает Ливингстон, — нет ни одного раба. Это все свободные люди, схваченные жестокими убийцами и беспощадными разбойниками… Это не работорговля, это жажда крови и ловля свободных людей, многие из которых умрут, не достигнув побережья» [!05, с. 145–146]. У арабов-работорговцев было огнестрельное оружие, поэтому они везде и всегда были хозяевами положения. Путь невольничьего каравана освещался пламенем подожженных селений и полей, сопровождался стонами раненых, проклятиями захваченных в рабство. Путешественники рассказывали, что можно было идти несколько дней и не встретить ни одного уцелевшего дома.
Одним из известных племен-работорговцев были вайяу (в долине р. Рувумы). Когда прибывал караван с работорговцами из Килвы, то, как и повсеместно на западном побережье, купцы устраивали показ привезенных товаров, одновременно сообщая сколько и какие требуются им рабы. В ответ «старшины щедро угощают их, просят обождать и пожить в свое удовольствие: рабы для продажи будут доставлены позже. Затем вайяу совершают набег на племена манганджа, у которых почти совсем нет ружей, тогда как нападающие вайяу обильно снабжены оружием своими гостями с морского берега» [51, с. 60].
Хотя арабские купцы иногда
Увидев приближающийся караван, а эти караваны достигали иногда размера в 1 тыс. человек, прохожие поспешно уходили с дороги. Одиночных путников даже поблизости от деревни часто ловили и уводили на продажу. Крики о помощи не помогали — никто не приходил, боясь тоже быть схваченным. То же, абсолютно то же, что и в Западной Африке!..
Работорговля и здесь вела к повсеместному увеличению междоусобных войн. Междоусобицы не прекращались нигде и никогда: война следовала за войной, набег за набегом. Пылали деревни, выжигались и вытаптывались посевы. В то же время Д. Ливингстон писал, что в некоторых районах перестали возделывать хлопчатник. «Зачем? — сказали ему. — Мы поймаем людей, продадим их и получим за них готовые красивые ткани…»
Когда было собрано достаточное число рабов, караван поворачивал к побережью. Страшен был путь невольничьего каравана к морю… Однако, по словам Стенли, он являл собой «обыкновенное в этой части света зрелище» [57, с. 88–89].
День за днем шла длинная вереница скованных мужчин, женщин и детей. И рабы и носильщики несли на головах грузы — слоновую кость, продукты, товары. Женщины, у которых на руках были дети, от ноши не освобождались. Если надсмотрщики видели, что женщине трудно нести двойной груз, ребенка убивали. У женщин и детей постарше связывали руки и привязывали их к одной цепи или веревке. Мужчинам сковывали руки, а шеи вставляли в рогатки — раздвоенные на конце толстые палки; концы рогаток были соединены железными болтами, привинченными с обеих сторон шеи поперек горла. Во главе каравана, посередине и сзади шли надсмотрщики; если караван был большой, его охраняли и по бокам. Хозяева каравана шли впереди. Во главе каравана несли знамя султана.
Вот как описывает один немецкий путешественник невольничьи караваны, виденные им в Восточной Африке: «Не меньшее зло, чем добывание невольников, составляет их доставка под конвоем… Без милосердия покидает торговец несчастных, которые не в состоянии идти далее…
…Подобно ходячим скелетам идут несчастные дети, мужчины и женщины, часто без самого необходимого прикрытия наготы. Выражение грязных лиц с глубоко впалыми глазами, выдающимися скулами и отпечатком голода и несчастья поистине ужасно. Бледно-серая кожа покрывает многочисленными складками кости, стягиваемые еще сухожилиями; колена и локти представляются самыми толстыми частями ног и рук; пустой живот отделен впадиною от вдвое толстого грудного ящика… Мы видели беременных женщин, которых, полумертвых от изнурения, горизонтально несли на голове двое мужчин и которые были до того тощи, что по острым углам и возвышениям маленьких членов ясно можно было видеть очертания младенца, еще живущего в их утробе.
Когда несчастные наконец приходят в гавань, то их сотнями упаковывают на тесные суда и отправляют на главный рынок, пожалуй на Занзибар. Счастье им, если благоприятные ветры ускорят переезд; горе, если он необыкновенно замедлится. Бедствие достигает тогда крайнего предела. Не один только голод и жажда и не крайняя неопрятность мучат их, но ужасная неизвестность относительно предстоящей судьбы» [48, с. 87–88].
Если караван достигал побережья во время южного муссона, невольников из Африки везли на Занзибар, в Сомали и Аравию. Северный муссон надувал паруса невольничьих кораблей, которые, нагруженные рабами, уходили к Коморским островам и Мадагаскару.