Африка: Сборник
Шрифт:
Вот до чего жадность доводит.
КАК МОЛОДАЯ КУРОПАТКА ИЗ СЕТЕЙ ВЫПУТАЛАСЬ
Захотелось однажды молодой куропатке ячменем полакомиться. Год выдался урожайный, колос получился налитой, тугой. Как над полем пролететь и не соблазниться? Да вот беда — кругом силки да сети расставлены. Спрашивает куропаточка свою мать, как в таком случае быть.
— Лучше потерпи, деточка, не испытывай судьбу, — говорит ей мать.
Не послушалась дочка, решила, что она — самая ловкая и хитрая, птицеловов обманет. Залетела на поле, начала зерна клевать. Увлеклась и не заметила, как в сетях запуталась. Зовет она старую куропатку:
— Матушка!
— Да как же я их распутаю? Не под силу мне это.
— Тогда посоветуй, что делать.
— Так ты же моих советов не слушаешь! Ладно, так и быть, дам тебе еще один совет. Притворись мертвой, лежи, не шелохнись. А как придет птицелов и тебя из сетей вытянет, тут уж не теряйся!
Вскоре пришел птицелов. Смотрит — в сетях куропатка. Выпутал он ее и кричит своему товарищу на сторожевой вышке:
— Я дохлую куропатку нашел. Что с ней делать?
— Подбрось ее вверх, я погляжу!
Птицелов подбросил птицу к небу, а она расправила крылья и упорхнула. Улетела подальше в лес, где ее мать поджидала.
— Ну, матушка, спасибо! Погибла бы я без тебя.
— Так ведь и я была молодая, дочка. И кто знает, что со мной сталось бы, если б не слушала я родительских советов. Запомни сегодняшний урок, дочка, а когда сама станешь матерью — своим детям расскажи. Много в жизни разных искушений, надо уметь им не поддаваться.
Тахар Бенджеллун
Литературный портрет
Главное — это правда.
Он, пожалуй, красив. И добр. Работает много и упорно. Счастлив в браке, гордится своей дочуркой, поклоняется матери и всегда, как говорят, в ровном расположении духа. Словом, внешне — человек удачливый и благополучный. На письма отвечает не очень охотно, зато интервью крупнейшим газетам мира дает часто, да и сам в журналистике знает толк — давно сотрудничает с «Монд». Увлекается наукой, что не мешает его литературному творчеству. Писать о нем не только интересно, но и приятно. Тем более что он — марокканец. А к Марокко у меня давняя любовь. Но сколько ни говори, сколько ни рассказывай об этом удивительном уголке Африки, где сошлись воедино Восток и Запад, лучше, чем сами марокканцы — писатели и поэты, воспевшие свою страну и поведавшие о ней всю правду, — не скажешь. И я рада, что Тахар Бенджеллун, создавший свои замечательные книги и ставший лауреатом одной из самых престижных литературных премий — Гонкуровской, известный ныне во всем мире писатель, поможет мне познакомить читателей с жизнью его соотечественников и совершить путешествие по современной истории его прекрасной страны.
Тахар Бенджеллун (род. в 1944 г.) — яркий представитель новейшей литературы Марокко. Вместе с А. Лааби, М. Ниссабури, М. Хайреддином, 3. Морей и др. он был зачинателем поэтического движения, сформировавшегося вокруг прогрессивного журнала «Суффль» («Веяния») в середине шестидесятых годов. Свою первую книгу стихов Бенджеллун назвал «Люди под саваном молчания» (1971). Одна из тем этой книги — трагическая обреченность североафриканцев, уехавших в Европу в поисках работы, безысходная нужда, мытарства людей, вынужденных далеко за морем искать кусок хлеба для себя и своих детей.
«Материальную нищету, — говорил Бенджеллун, — можно констатировать, даже измерить и описать. Но чем измерить всю глубину отчаянья, в котором живет душа этих людей, обреченных на изоляцию в обществе, которое питается их кровью и одновременно подозревает их во всех тяжких грехах?»
Под
«В этой тоненькой книжечке, — писала марокканский критик 3. Дауд, — поэт уместил всю свою страну, познакомил с подлинным ее образом, исполненным страданий и надежд, гнева и нежности, образ, который сказал нам больше, чем все обширные научные доклады и толстые статистические отчеты… В стихах Бенджеллуна — прежде всего правда и искренность. Они волнуют сердца строгой и простой красотой… Его голос обращен ко всем, кто страдает и ждет.
Люди! Слушайте меня! Я руками своими в пыль разотру эти камни. И кончится наша тюрьма…Марокканская критика оценивает Бенджеллуна как писателя подлинно национального, хотя он и пишет на языке французском. Это понимается как неразрывная связь его поэзии и прозы с голосом его страны, с выражением ее страданий и надежд. Когда через год после выхода в свет первой книги стихов Бенджеллуна появился еще один сборник его поэзии — „Шрамы солнца“, то Мухаммед Хайреддин, вечный „мятежник“, тоже крупный талант франкоязычной литературы Магриба, так приветствовал своего собрата по перу: „Место действия стихов Тахара Бенджеллуна сама марокканская земля, высшая точка человеческой драмы. Для него эта драма — прежде всего в нищете и невежестве народа, в непрекращающейся политике издевательств над ним, гнете и несправедливости. Порядок, тысячу раз низвергнутый и тысячу раз воскрешаемый на крови тех, кто страдает и умирает. Как же обо всем этом писать стихами?.. Тахар пишет саму суть. Ведь он сам родом из этих мест, из этого пространства и времени… В „Шрамах солнца“ дышит сам народ, угнетенный, страдающий, не смирившийся с позором, в который повергнут. Народ, не считающий свои раны, но осознающий свою судьбу и свое предназначение… В книге сама жизнь Марокко — и будни, и вековые традиции, и сегодняшняя поступь. Тахар Бенджеллун знает эту землю, которой вскормлен. И он воссоздает ее образ с редкостной силой и искренней светлой яростью…“
Ранние стихи поэта, опубликованные им в первых номерах „Суффль“, и те, что вошли в „Люди под саваном молчания“ и „Шрамы солнца“, и поэма „Монолог верблюда“ (1974), и многие другие стихи и лирические миниатюры, появившиеся в семидесятые годы, составили сборник „Миндальные деревья умерли от ран“ (1976).
Один из центральных образов этой книги — умирающие от ран войны деревья на когда-то цветущей земле Палестины. Голубое здесь стало пепельным, розовое — кроваво-красным, зеленое — серым, когда смерть — не избавление, а насилие, когда надежда, едва успев распуститься, осыпается как листва сломленных, раненых деревьев…
Для поэзии Бенджеллуна характерно резкое противопоставление, „смещение“ образов и тем. Так, в плавную, кантиленную, слегка окрашенную мотивами щемящей грусти мелодию „стихов о любви“ постоянно вторгаются ноты сострадания и гнева, и тогда интимная лирика становится гражданской, и мотивы социальные, обличающие бесправие женщин, чье назначенье — терпеть и смиряться, заглушают и саму мелодию песни любви.
Эти контрастирующие элементы его поэзии иногда сливаются воедино, и тогда звучит строгий, подытоживающий аккорд, как синтез раздумий поэта о назначении своего ремесла: „Нет, Орфей, ты больше не можешь петь о любви. Ветры пропели тебе о горькой свободе, о жизни без завтра“.