Африканскими дорогами
Шрифт:
Очень скоро обнаружилось, что главная цель десанта — свержение правительства республики — не будет достигнута. Под натиском со стороны народных отрядов налетчики оказались вынуждены отступить на корабли. Потеряв десятки людей убитыми, ранеными и пленными, они бежали.
— Конечно, мы добились победы, — говорили мне в Конакри гвинейские друзья. — Но к радости успеха примешалось горькое чувство. Дело в том, что мы обнаружили предательство в собственных рядах…
Мне рассказывали, что среди прибывших на португальских судах десантников было немало гвинейских эмигрантов. Некоторые из них когда-то служили в колониальной армии и теперь мечтали хозяевами вернуться на свою родину. Другие бежали из страны в надежде
Участие этой кучки гвинейцев в агрессии возмущало. Но еще хуже было другое. Из показаний пленных стало известно, что некоторые люди в Конакри были оповещены о подготовке десанта. Солдат предупредили, что если им встретятся гвинейцы с зелеными повязками на рукавах, то это — друзья, от которых можно ждать помощи. Первоначально этим сообщениям пленных не было придано должного значения. Лишь позднее следствие раскрыло, что измена затаилась в Конакри, в Канкане и некоторых других городах страны в ожидании своего часа.
Поражение агрессии сорвало внутренний заговор. Кто же в нем участвовал? Когда стали известны имена некоторых арестованных, многие не могли скрыть своего изумления — ведь это были люди, стоящие у самых вершин власти. Правда, среди них были и видные деятели партий, еще в колониальные годы боровшихся против Демократической партии Гвинеи, но были и люди, казавшиеся истинными патриотами, внесшие определенный вклад в дело создания независимой Гвинеи. Они были окружены всеобщим доверием и, видимо, этим доверием цинично злоупотребляли.
13 января 1971 года Национальное собрание провозгласило себя революционным трибуналом и приступило к слушанию дел арестованных. Их показания передавались также по радио и печатались в газете «Хоройя».
Как же стало возможным это перерождение? Мучительный вопрос, который многие задавали себе в Конакри.
Во Дворце народа, строгом и величественном здании на перешейке, соединяющем островную часть Конакри с его материковой частью, я встретился со своим давним гвинейским другом. Это произошло во время антракта в концерте народного творчества, и, когда концерт возобновился, мы сели рядом. Выступали оркестр из Канкана, хор из Кисидугу, певцы и танцоры из Конакри. В репертуаре были произведения преимущественно патриотические, рассказывающие о народных героях либо о достижениях страны за годы независимости. Особый восторг зала вызвала танцевальная пьеса о том, как у водопада, где прежде жили крокодилы да совершали свои таинственные обряды колдуны, выросла электростанция, давшая свет окрестным селениям.
Когда отгремела буря аплодисментов и восторженных возгласов, мой друг заметил, повернувшись ко мне:
— В нашем народе ощущается подъем национального чувства. Громаден интерес к истории, как никогда раньше, сильна гордость тем, что сделано. И в то же время…
Он замолчал, задумавшись.
— А в то же время, — снова заговорил он, — в народе углубились классовые противоречия, обострилась классовая борьба. Противники избранного нашей стра-мой политического курса никогда не прекращали действовать. Ноябрьская агрессия показала нам, что они решили сыграть ва-банк.
После концерта мы продолжили разговор. И конечно же, мы не могли не вспомнить март 1960 года, когда з стране было объявлено о выходе из зоны франка и создании национальной денежной системы.
— Да, — говорил мой собеседник, — в известном смысле это был поворотный пункт в истории страны. Пожалуй, именно тогда началось размежевание в рядах тех, кто стоял вместе в борьбе за национальную независимость.
На мой взгляд, он был прав. Почему же мартовская реформа имела столь далеко идущие социальные последствия? Дело в том, что, завоевав в сентябре 1958 года политическую независимость, Гвинея продолжала оставаться
Решение о создании национальной денежной системы было принято после долгих размышлений. В народе оно было воспринято с полным одобрением.
Я вспоминаю, что в день реформы отправился на фруктовый рынок в центре Конакри. Это одно из самых живописных мест гвинейской столицы. Пирамиды золотистых и коричневых ананасов, груды зеленоватых апельсинов, изумрудно-зеленые гроздья бананов, лиловатые авокадо, громадные желтые грейпфруты — богаты дары гвинейской земли!
У меня еще не было новых денег, а женщины-торговки решительно отказывались принимать старые. Ко мне подошел молодой парень и сказал:
— Сегодня у нас большой праздник. Мы гордимся, что наше правительство приняло смелое решение. Лучше спрячьте старые деньги, чтобы избежать неприятностей. Вы что хотели купить, ананас?
Он заплатил торговке за прекрасный ананас и вручил его мне.
— Возьмите. Это на память о нашей победе.
Все, с кем бы я ни разговаривал в те дни, приветствовали реформу. И торговцы, и рабочие, и чиновники, и крестьяне были единодушны. В сущности, национально-освободительный фронт в той форме, в какой он сложился в колониальные годы, достиг в те дни своей высшей точки. Может быть, в последний раз в патриотическом порыве вокруг правительства объединились все слои гвинейского общества. Никто не мог предвидеть в то время, что решение, вызвавшее этот взрыв патриотических чувств, вскоре резко обострит социальные противоречия в стране и приведет к изменению самого характера национально-освободительного движения.
Конечно, уже в первые месяцы независимости начали отчетливо проявляться расхождения интересов трудовых слоев населения и местной буржуазии. Мне в то время рассказывали, что, когда правительство снизило цены на сахар и некоторые другие товары широкого потребления, они сразу же исчезли с рынка. Местные торговцы скупили их и вывезли в соседние страны, где сохранялась их прежняя цена.
Эта обогатившая многих операция не имела, однако, политического характера. Ее инициаторы гнались за прибылью, не преследуя цели создать политические трудности для молодого государства. Но после того как Гвинея вышла из зоны франка, торговцы уже не могли маневрировать товарами, как прежде. Конечно, в их распоряжении оставалась контрабанда, которой они и занялись весьма охотно. При этом они не могли не понимать, что в погоне за высокими доходами нарушают законы страны. Постепенно влиятельная и довольно многочисленная прослойка «купечества» начала скатываться к оппозиции правительству.
Демократические, революционные силы республики столкнулись и с другой болезненной проблемой — коррупцией в государственном аппарате. Яд разложения был особенно опасен, потому что в стране государственный сектор был призван играть ключевую роль в экономическом развитии. Это повышало значение чиновничества, которое в повседневной жизни распоряжалось и финансами страны, и ее торговлей, и осуществлением различных проектов промышленного строительства.
Денежная реформа ударила по интересам чиновничества. Больше того, становится ясно, что после создания национальной валюты сама логика развития будет диктовать стране прогрессивный, антикапиталистический курс. В будущем, которое теперь вырисовывалось перед республикой, мечтающим о власти бюрократам-буржуа не было места. Жизнь практически не оставляла им выбора, и от казнокрадства они всё чаще переходили к активной антигосударственной деятельности.