Африканский дневник
Шрифт:
Мы идем на восток: все гробницы – четвертой и пятой династии; здесь упокоился прах сыновей фараона: Мераба и Сафкихоптом их звали когда-то…
Мы молча сидим на песках, приседая у камня: пред нами торчит незасыпанный вход в мастаба; желтенеют луной невысокие, плоские стены; друг к другу слегка наклонились они; прямоугольные плиты их сверху сдавили, чуть-чуть выступая из стены; здесь нет ни души; и до ужаса черная, четкая тень от гробницы лежит на песке; и чернеет отверстие входа.
Мы часто здесь бродим; и Ася уже к вечеру приезжает сюда: зарисовывать Сфинкса;
Почему фантастичен Каир? Неестественен он: миллион обитателей струнными хорами многих оркестров, роями лаявших горл, граммофонами и бензинными шинами сотен и сотен авто, – осыпает пустыню своей эфемерною жизнью, пустыня, которая безостановочно сыплет песок в эфемерную жизнь, разрывая ее просквозившее кружево старым Египтом.
На пирамиде
Массивы, осколки, осколки, осколки осколков лежат у подножия; всюду трухлявости; щели и впадины в камне, где тенью таится феллах; у него – амулеты. Ступени рябой пирамиды – сложенье массивов, которые то ноздреваты, то – гладки; иные массивы – по пояс; иные – по грудь, и немногие лишь до колен; выступая, они образуют ступень за ступенью (от метра и до полутора в вышину); ширина же не более пятидесяти сантиметров; поэтому, пирамида – крута; восхождение – трудно; и, кажется, что стоишь перед стеной; на ребре создается иллюзия: низ загибается; верх – загибается тоже; прямая ребра превращается точно в окружность; а ты – висишь в воздухе; головокружение нападает от этого.
Все же решили взобраться с феллахами, но – не с ватагой феллахов; отправились к шейху деревни (ее обитатели, главным образом, проводники; деревушку, как кажется, называют арабы Аквуд); шейх, нас выслушав, дал два феллаха; но каждый набрал себе по три товарища; черная кучка, крича, вокруг нас собиралась, как кажется, передвигать наши ноги.
Но мы не противились: сопротивление, знали мы, – тщетно; и вот: пирамидный туземец рванул мою правую руку; другой – рванул левую; третий уперся мне в спину своею головою; и тоже проделали пятый, шестой и четвертый – с растерянной Асей.
Галопом, сорвавшись, помчались по круче громадного боку:
– «Хоп!»
– «Хоп!»
– «Хоп-хоп-хоп!»
Справа – увидел, как лопость свою завивает крылатый хитон скакуна по массивам, прижавшего к черной груди грушевидный сосудик из глины (с водою, как кажется); слева – гляжу – галопирует рядом со мной шоколадная мордочка в кругленькой шапочке; это – мальчишка-кофейник; мелькают его шоколадные пятки – над пропастью:
– «Хоп!»
– «Хоп!»
– «Хоп!»
– «Хоп!»
В необорную вышину!
Так галопом покинули землю; нас – десять, или даже двенадцать; и – сжатою тесною кучкой неслись по ребру; справа, слева и внизу – грозили стремнины, мелькали огромные области, где ступени торчали отчетливо; далее – груды развалин (едва ли бы мы нашли путь без феллахов), где можно запутаться в многоступенчатых скатах; и – оборваться, разбившись до смерти; неизмеримости, точно поля желтоватые, серые, быстро от ног отрываясь, летели направо, налево, и – вниз; и они – загибались под ноги; казалося: стоит нам вспрыгнуть наверх, как отвалится узкий, тяжелый массив, на котором стояли мы только что; неизмеримость, спадая на нас выявлялась
– «Хоп!»
– «Хоп!»
И галопом, галопом, галопом: куда мы неслись? Пролетала ступень за ступенью, отваливаясь; и – желтые заулыбались пространства; огромная пирамида, согнувши прямую ребра, представлялась нам шаром теперь зажелтевшей и мертвой планеты, повешенной где-то в пространстве, быть может, понесшейся в ужасы мира; и думалось: «Как мы могли очутиться над ней?»
– «Не вернуться на землю?»
– «Нет, нет!»
– «Никогда!»
Желтоваты и грозны все выступы этого неживого пространства: планеты; и снизу и сверху они уходили во тьму пепелений (уж вечер спускался); нога – оступалась; я грудью тогда припадал к рябоватым уступам; и билось разрывчато сердце о каменный бок: вырывался из бронзовой твердой руки; пирамидный туземец не слушал, тащил меня вверх:
– «Хоп!»
– «Хоп!»
– «Хоп!»
Пролетали галопом феллахи; и —
– «Хоп!»
– «Хоп!»
– «Хоп!»
Пролетали за ними галопами мы.
Остановка: каких-нибудь сорок ступеней осилили: сто впереди. И – помчались; массивы летели нам под ноги; мы перестали смотреть по бокам: понимать что бы ни было; я равнодушно, бесцельно кидался на камень углов, пребывая на месте; массивы же валились; и – набегали от верха; облуплины падали из нависающей глуби нахмуренных пеплов: из высей пространства – такого пустого, немого, где некогда (где это было?) твердела земля: где теперь – ничего, никого: на дуге желтеневшего шара лепились из воздуха.
– «Стой!»
Половина пути: мы стояли на семьдесят первой ступени; над ними валилось, как кажется, до семидесяти полутораметровых глыб; посмотрели мы под ноги: неизмеримость лежала меж землею и нами; и – нет, не вернуться обратно; и – детский кошмар тут напал:
177
Из стихотворения З. Гиппиус.
– «Кто же я?»
– «Что же все?»
– «Как же так?»
– «Неужели никак?»
Никого: ничего!
Мы застыли в каменном выступе; дружно телами сливаясь, феллахи составили свой полукруг под ногами у нас; трепетали их черные лопасти над пепелеющей бездной – в мглу сумерек, ни конца, ни начала не видалось в этих путях; наглядевшись, могли мы видеть, как там копошились люди; и – жили; мы были за гранью, за жизнью, на продолжении бесконечного, вероятно, загробного странствия; и показалось: лежат миллиарды ступеней меж нами; и – чем бы то ни было; я весь протянулся к феллахам; они – неизбежные спутники: через воплощенья проходят они; на земле они – гонятся, подозревают, выслеживают, чтоб схвативши, тащить за порог: за грань жизни; а здесь, в камалоке, они – утешают; и кажутся даже родными, извечно – знакомыми. Вот одна тень, один темный феллах, приподнявшись, рукой показал на отметку: