Африканский дневник

Белый Андрей

Та группа есть близкая группа; а дальняя группа встает у Мемфиса; закрыта она за валами песков; между группами путь через пустыню: на осликах (три или четыре часа).

Пирамиды стоят на песчаном плато; и змеится дорога сюда, защищенная камнем перил от ветров; у начала дороги туристов ждет трам, – пробегающий в немости пустыни из пальмовых парков.

Сливаются цветом с Ливийской пустыней бока пирамид (цвет пустыни изменчив, как море); сереют мертво желтоватые камни, едва забледнясь в еле видную прозелень; белесоваты на солнце поверхности бока; рябеют ступени тенями на боке, закрытом от солнца; цвета пирамид – серо-белый и серо-желтеющий;

в них рябовато въедается злой серогрифельный тон. Оголтелые камни – рябые какие-то от мертвеющих, тухнущих промутней; промутни – в желтых налетах, с едва выступающей зеленью; в полдень галдеж красноватых рефлексов бросают бока; а к склоненью чуть-чуть лиловая дымка воздушнит углы выпирающих граней.

Какой же тут цвет?

Он – такой, как пустыня, которая тускло сереет от грифельных впадин седого песка, где оттенки, въедаясь друг в друга, слагают рельефы, откуда протычились обе громадных вершины: два трупа, две мумии.

* * *

Англичанин Р. Хиченс, которого чувство Египта во многом созвучно с моим, великолепно рисует изменности красок в громадах Гизеха; передаю его слово:

«Всматриваясь в даль за песками, я увидал пирамиду из золота, то чудо, которое создал «Khufu». Как золотое чудо она меня приветствовала после долгих лет моего отсутствия. Позднее мне предстояло увидеть ее то серою, как окружающие пески, то желтосернистого цвета – при – при-дневном освещении, то черною, как памятник, облеченный в траурный бархат – при звездном освещении ночью, то белою, как гигантская, мраморная могила на утренней заре» [171] …

171

Хиченс Роберт. Чары Египта в его памятниках, с. 6.

И далее: «По мере того, как глубже изучаешь чудеса, созданные в Египте человеком, величие их все возрастает и все более подавляет наше воображение… Пирамида, как и некоторые другие памятники Египта, высеченные из камня и скал, обладают какою-то удивительною способностью держать себя вдали от всего окружающего, подобно душе человеческой, всегда готовой уйти в себя… Вы мало-помалу начинаете чувствовать все величие пирамид «Ghizeh»… Впечатление их глубокого покоя, классической простоты, значительно усиливается тогда, когда скрываются детали, когда они рисуются лишь черными формами, поднимающимися к звездам… Простота их форм внушает целый ряд… высоких порывов… Взор ваш медленно поднимается по каменистым стенам… Сколько таинственного… представляет собою контраст между основанием пирамиды и ее вершиною»… и т. д.

* * *

Точно века заиграли рефлексом на этих облуплинах старого ноздреватого бока; а тот – Уэр-Кхафра – молодится; Акхуд-Куфу – морщится вся; Уэр-Кхафра – недоступна; меж складок морщинистых щек на Акхуд-Куфу ползают: паразиты-туристы, как вши, паразиты-феллахи, как блохи; Уэр-Кхафра – гордый богач, в розовеющем граннике шапки; Акхуд-Куфу – нищий: он шапку свою потерял.

Боголюбы 911 года

Приближение к пирамидам

Замучило нас пирамид выражение! [172]

Пустыня

их кажет в фате из обманов; миражи струятся от ребер; и легкими танцами ходит рефлекс световых изменений; в кадрили – «changez vos couleurs» – заиграло, вростая в огнистое небо, – громадное тело; оно – лиловело; прошли лишь десяток шагов – рябоватыми зыбями нежно оно пожелтело, став вдвое огромней; еще пятьдесят лишь шагов – и вот каменно-серой щекой глядит труп: в отусклении, в розвальне сброшенных кубов, то – гранных, то – рыхло округленных средь осыпей щебня, простершего всюду меж ног ноздреватую рухлядь.

172

Wake. The Origin and significance of the Great Pyramid.

Над серою грудою камней беловатый верблюд, в груде камня – зеленый верблюд; облетают, как листья, цвета; и себя на боку поедают все краски.

Приблизились: с бешеной мощью Акхуд-Куфу прет, раздвигаясь, надувши в сплошную опухлину тяжкой болезни; и кажется: вот из земли выпирают тысячи, сотни и тысячи тысяч пудов; за гробницей – гробница; за каменным кладбищем – кладбище, сдвинувшись, сплюснувшись: прет; выпирает – сплошной материк, заслоняя все небо; мы дышим не воздухом – камнем; и сотни веков побежали в обратном порядке навстречу.

Достигли до каменных кубов умершей планеты, свалившейся боком на землю: и вот – завалилась на плечи моя голова; и я вижу огромный овал бредового и серого эллипса, телом ушедшего в землю; когда он упал, оборвал за собой атмосферу нездешних миров, проницающих ныне меня; я кажусь себе гаснущим контуром выпуклин жизни; меж нею и мною – провалы веков: через 5 тысяч лет прошагали от трама – до верха.

И не Георг VII царствует здесь, а… Хеопс.

– «Кто же «я?»

– «Что же все?»

– «Как же так?»

– «Я оторван!»

– «Вернуться нельзя!»

А Хеопс гоготнею летящих развалин неслышно гудит:

– «Да, да, да!»

– «Это – мы!»

* * *

И вот – пирамида; она – ноздревато-ужасна, тиха: вне цветов и вне веса, вне всех измерений пространства и времени; дальше – туда. Если броситься вверх, то облуплины бока заузятся (сузив пространство вселенной) до малой площадки, которая вход – в иной мир, уже задувший своим сквозняком:

– «Слышишь?»

– «Слышу!»

– «Ты – помнишь?»

– «Я – помню…»

– «Что помнишь?»

– «Как мы до рождения в черно-желтых пространствах летали… сюда: в саркофаг».

– «Кто лежит в саркофаге?»

– «Душа, заключенная в сердце».

– «Что это за камни?»

– «То – чувственность!»

* * *

Слов не сказали, коснувшись ужасного бока; сказали – потом; заручьились в года мировые ветра, понеся до порогов духовного мира, где я, увидав, оборвался; а Ася… промчалась… куда?

На массивы взвалились массивы; на них восходили массивы; ступенчатый мир из массивов бессмыслился; нам показалось, что рухнет массивная масса: массивами.

Хочется сбросить ступени столетий.

– «Смотри», – показал Асе…

– «Как рыжеет она!»

Возникают вдруг мороки: в ней есть и вес, и цвета:

– «А пожалуй, в ней нет ничего любопытного».

Ложь восприятий – плотнеет; с увеличением раздражения – гаснет прирост впечатлений; и мы, постоявши, решаем:

– «Она – обыденна».