Агафон с большой Волги
Шрифт:
– Женщины не дарят мужчинам колечки, – сдержанно улыбнувшись, сказал Агафон.
– Во-первых, я не женщина, и ты не думай, что я за тебя собираюсь замуж. Можешь не воображать… А потом, я просто люблю делать исключения из правил и могу даже настоящее колечко подарить, – заключила она и вытянула на траве свои босые ноги.
– Я и не воображаю, – тихо ответил он.
– И не смей. Я мотылек, я порхать люблю! – насмешливо проговорила она. Пошевеливая розовыми пальцами ног, с присущей ей полудетской привычкой задавать самые
От неожиданности Агафон свистнул и ничего не ответил.
– Ты задумывался над этим или нет? – выжидающе посматривая на него, спросила она сурово.
– Ты знаешь… – Агафон, опустив голову, рвал травку. – Ты понимаешь… Не мог я думать…
– Ты обязан думать, – настойчиво повторила она. – Ты должен на ней жениться.
– На ком?
– О-о! Он еще будет морочить мне голову… Как будто не знает, забыл, что у него растет маленькая. Даже слышать такое противно! – Ульяна засыпала растерявшегося Гошку целым залпом упреков, расхваливая Зинаиду Павловну на все лады, до слез убеждала его, что она самый прекрасный человек на всем земном шаре, а он, Гошка, не стоит одного ее мизинчика…
– Знаешь что, мотылек, – после долгого раздумья проговорил Агафон, – этого не будет никогда.
– Ты что – не любишь ее?
– Нет.
– А раньше, там, на Волге, ты ведь ее любил…
– Не знаю…
– Не знаешь! – передразнила она его и отвернулась.
– Уж если я задумаю жениться… – Гошка зашуршал травой и умолк.
– То что? – спросила она и быстро, катышком, повернулась к нему и прилегла на бочок.
– Так, ничего, – вздохнул он.
– Нет уж, раз начал, то говори! Все равно теперь не отстану.
– Сказать? – напряженно спросил Агафон. Напуганный и потрясенный случившейся с ним историей, он сейчас уже не доверял самому себе и старался подавить свое чувство, мучительно стыдясь внезапно пришедшего желания произнести те слова, которые вертелись у него на языке. – Ты хочешь, чтобы я сказал?
– Конечно, хочу! – звонко выкрикнула Ульяна.
– Не догадываешься?
– Нет, – упрямо ответила она и, прижав локти к груди, чутко прислушивалась, как бойко и жарко колотится ее сердце.
– Разве можно забыть, что у нас с тобой было? – начал он тихо.
– У нас ничего не было! – прервала она. – Так… баловство.
– Ты, Ульяна, самый дорогой для меня человек, и я, конечно, тебя не стою. У меня даже язык не поворачивается сказать…
– Что сказать? – снова перебила она. – Чего ты жуешь слова? Хочешь на мне жениться, так и скажи, и не крутись. Хочешь, да? – огорошила она его.
Агафон молча мял в руках пучок сорванных с вяза листьев, не глядя на нее, ответил:
– Да, но я думаю, что сейчас это невозможно…
– Однако! – Ульяна вскочила и встала на колени. – Конечно, невозможно! У тебя же есть маленькая, ты о ней должен думать, а я еще и сама… мотылек! – выкрикивала
– Да, да!.. – машинально повторил Агафон, опуская глаза. – Ты прости меня, как друг, и не сердись…
– Мне прощать тебя нечего. Ты еще меня не очень надул… Друг, пускай друг! Мне все равно, – поспешно ответила она и снова внезапно спросила: – Ты и свою маленькую не любишь?
– А за что ее любить? Я ее и видел-то только на фото… Вчера Митюшка прислал.
– У тебя есть фото? Здесь, с собой?
– Здесь, – признался Агафон.
– Можно взглянуть?
Агафон торопливо нащупал в кармане пиджака конверт и достал фотографию.
Ульяна осторожно, словно боясь уронить изображение, взяла его в руки, отвернулась от ярко бившего в лицо солнца и стала внимательно рассматривать сидевшую в коляске девочку, обложенную кружевным одеялком, удивленно глядевшую черными неморгающими бусинками глаз. Видно, когда Митюшка снимал девчонку, чем-то привлек ее внимание, поэтому она потешно наморщила нос, собираясь не то заплакать, не то засмеяться.
– О-о! На тебя похожа, – тихо проговорила Ульяна и тоже попробовала сморщить свой нос. Агафон заметил, как навернулись на ее глаза слезы.
– Как у вас дела? – где-то совсем близко раздался голос Яна Альфредовича, и послышались за кустами его шаги.
Ульяна быстро нагнулась, схватила кофточку, вытерла ею лицо. Пряча карточку в боковой кармашек, спросила:
– Ты мне ее оставишь?
Он растерянно махнул рукой и шагнул в заросли.
– Вы, горе-рыболовы, своим купанием распугали всю рыбу, – подходя к дочери, проговорил Ян Альфредович.
– Да мы тоже ловили, а потом уж… – пролепетала Ульяна.
– Я наловил, вот это да! На, смотри! – Он поднял кукан с трепыхавшейся рыбой. На его плече лежала связка удочек, ворот старой военной гимнастерки был расстегнут, сухое лицо, изъеденное сеткой старческих морщин, было добрым и радостным.
– Молодец, папка!.. – стараясь не глядеть на отца, ответила Ульяна: она совсем неумело пыталась скрыть волнение.
– А куда побежал твой Гошка?
– Наверное, за удочками… Мы их там бросили… Однако, почему он «мой»? – задетая его неосторожным словом, спросила она.
– Потому что видел, как вы червячков с ним насаживали и ни черта, поди, не словили, – сказал Ян Альфредович.
Ульяна наивно предполагала, что отцу не положено вникать в ее интимные переживания, а он давным-давно знал от Марии Карповны все их тайные охи и вздохи. Посвящен был и в печальную историю Агафона и не особенно удивился. Свою заместительницу он еще тогда оценил как умную и редкостную по характеру женщину, но… Случилось то, что бывает в жизни чуть ли не на каждом шагу, и к поведению своих дочерей Ян Альфредович присматривался теперь гораздо пристальней. К Агафону после услышанного он не имел никакой неприязни. В жизни бывает куда хуже…