Агафон с Большой Волги
Шрифт:
Вошла Ульяна. Голова ее, как чалмой, была окутана голубым полотенцем, под которым, как догадался Агафон, была сооружена высокая мудреная прическа. Узнав, что он навещал отца, Ульяна увела гостя к себе в комнату и усадила на диван. Развязывая чалму, сказала сердечно и живо:
– Ты, Гоша, просто молодец! Проведал папу. Ему ох как там скучно, однако!
Обеими руками придерживая на затылке скрученное из пышных волос свое великолепное сооружение, Ульяна попросила Агафона подать ей со стола несколько костяных шпилек. Она, видимо, только что приняла ванну и была сегодня неузнаваемо мила, ласкова и приветлива, а главное, так свежа и прекрасна, что Гошка не спускал с нее глаз. Подавая шпильки, он не смог удержаться и на правах старого друга пощекотал ей затылок. Она
– Это за то, что навестил моего папку.
Он радостно ощущал теплоту ее дыхания. От обветренных, загорелых рук Ульяны пахло степью, молодым горным разнотравьем, подснежниками и солнцем. Ведь она теперь с утра до ночи была на пашне, в полевых бригадах. Агафон был растроган ее неожиданной лаской и немножко обескуражен. Ему вспомнились их детские забавы на Большой Волге, юношеский задор и шаловливые поцелуи... Но сейчас это уже было совсем другое. У него тревожно зашевелилось и задрожало сердце.
– Тогда уж и за маму, - пробормотал он смущенно. Гошка не в состоянии был поднять глаз и сказать что-либо другое. Он терял голову...
– Можно и за маму.
– Она легонько потянула его за чуб, подняла голову и еще раз поцеловала в другую щеку.
Он притянул ее к себе неумело и неловко, отыскал ее горячие открытые губы. На мгновение ослабев, она ответила чутко и жарко, но тут же вывернулась из его рук и отскочила к двери. Повернувшись от порога, она радостно засмеялась и убежала. Никогда еще она не испытывала такого смятения. Она стояла и боялась пошевелиться. Он покинул комнату и тихонько позвал ее, но она не откликнулась. Не дождавшись, он выскользнул на улицу, совсем забыв, что его приглашали обедать...
На дворе уже стало прохладно, а Гошке все еще было жарко. Расстегнув пиджак, он широко шагал по вытоптанной вдоль сада тропке, тихонько насвистывая, радовался огненно-красным лучам, лежащим на крышах домов, дымному запаху и даже хриплому, запоздалому крику старого петуха. Петух колобродил за плетнем с курами и неугомонно орал как оглашенный. Около речки Чебаклы, за дверями совхозной мастерской, кто-то звонко гремел железом. Звуки металла протяжно разливались по огородной низине и неприятно резали слух. Где-то гулко взревел автомобильный мотор и тут же затих, словно потушив на миг клокотавшую в душе Агафона радость. Он вспомнил, что, перегруженный делами, забыл отправить родителям письмо. Написал он его давно, несколько раз перечитывал и все время браковал... Решил, что письмо следует переписать заново, все лишнее выкинуть и завтра же отослать. Оставлять стариков в заблуждении было нельзя да и совестно.
С такими благими намерениями и мыслями Агафон подошел к конторе и увидел возле крыльца странное и забавное зрелище... Прямо против окон конторы дирекции стояла трехтонная грузовая машина, а в ее обшарпанном кузове нелепо торчал старенький, видавший виды "Москвич", исцарапанный, побитый, как после страшной драки, с одной фарой и начисто босой.
– Для вас привез, легггковую, - сильно заикаясь и пренебрежительно расправляя скомканную бумажку, ответил шофер.
– Вот наряд областного сельхозуправления, - протягивая бумажонку Агафону, добавил заика.
– Погоди малость, - возвращая ему бумажку, сказал Агафон и быстро побежал домой. Вернулся он с фотоаппаратом и сделал с одноглазого путешественника несколько снимков.
– Это еще зачем?
– запинаясь на букве "з", спросил рыжий.
– Для истории, - закрывая крышку фотоаппарата, ответил Агафон.
– Вот что, друг, - после короткого раздумья продолжал он, - погоняй обратно. Сгружать не будем.
– Как так не будете?
– Так и не будем. Вези туда, откуда привез.
– Да кто ты такой, чтобы мне приказывать!
– непокорно кипятился водитель.
– Кто я такой? Я, дружок, сейчас тут единственное
– Отстегивая опять крышку фотоаппарата, он продолжал: Погоди маленько. Я тебя еще разочек щелкну вместе с твоей тележкой. Такого портрета, как твой, вовек не видывал. Прямо клад для "Крокодила". А ну улыбнись!..
Агафон навел на растерявшегося парня свой объектив. Отвернувшись, тот шарахнулся к машине, ругаясь, полез в кабину, не закрывая двери, кричал:
– Ты что, бухгалтер или на самом деле крокодильщик! Может, расписку дашь, что принять отказался?
– Не дам никакой расписки. Передашь на словах своему начальству, что такое мерзавство хорошо видно и без всякой расписки, - снова щелкая аппаратом, проговорил Агафон.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Весна в Уральских горах была необычайно прекрасна. Еще в марте солнце высоко поднималось над верхушками гор и жарко растопляло осевшие от ветра и затвердевшие на морозе толстые, мощные, искрящиеся на солнцепеке снега. Первыми обнажились сурые кочковатые гребни уральских вершин, отбрасывая темные удлиненные тени на белое северное предгорье. Потом быстро лысели южные склоны, доступные теплым тугим ветрам и яркому, беспощадно горячему солнцу. Первыми на золотистых, словно прилизанных, ковыльных лужайках появились бледно-лиловые подснежники, а рядом с ними из плитняка, покрытого желто-зеленым мохом, упрямо тянулся к солнцу зеленый, сочный горный чеснок - черемшан, расцветающий позже мягкими пуфами, заярчили лиловые одуванчики. Это первый дар весны, первое лакомство пастухов и подпасков, потому что они первыми выгоняют стада на освобожденные от снега лужайки и первыми радостно кричат:
– Здравствуй, весеннее солнце!
В этом году апрель был теплый и ласковый. Солнце припекало так, как редко припекает на Верхней Волге в июле. На небе появились реденькие розовые облака, предвестники жаркого лета.
В воскресенье Агафон решил устроить себе выходной день. Он настолько заработался, что уже начал путать в накладных автол с бензином, а керосин с нигролом. Еще с вечера он настроил удочки и решил пойти утром на рыбалку. Накануне он видел, как мальчишки несли на кукане необыкновенно крупных, похожих на навагу пескарей, подустов и небольших усатых сомят. Сразу же после ледохода сомята, а иногда и крупные сомы в полую воду покидают омуты и, ничего почти не видя в мутной воде, ощупью двигаются вдоль берега, поглощая в стекающей снежной воде смытый с полей обильный корм. В это время их ловят в большие верши с сооруженными из тальника крыльями, приманивают и обычным навозным червяком, насаженным на острый стальной крючок. В такую пору сомята клюют жадно и попадаются иногда крупные, весом до десяти фунтов.
Агафон устроился под старой раскоряченной ветлой и закинул леску в крутящуюся заводь. Буйная Чебакла начинала уже стихать, но все еще быстро несла в мутноватой талой воде пузырчатую пену, сердито угрожая красному поплавку небольшими, медленно плывущими корягами и коряжками.
Денек выдался на редкость погожим. Солнце, словно играючи, пряталось за темноватые облачка и, выглянув снова, ласково и приветливо грело. На лицо упали первые капли весеннего дождя, дружно брызнувшего из какой-то немудрящей тучки. Агафон снял берет и подставил голову теплым, освежающим струйкам. Перед ним на той стороне густо рос прибрежный тальничек, пушисто распустив белесые почки, сквозь которые пробивались крошечные язычки зеленых листочков. На душе Агафона было радостно и спокойно. Наконец он послал письмо домой, переписав его несколько раз и сократив до одной странички. Сейчас со дня на день с безотчетной на сердце тревогой ждал ответа. Задумавшись, он не заметил, как красный кончик поплавка давно уже нырнул под ивняк. Наконец увидев, что поплавок исчез, Агафон схватил удилище и рывком подсек. Прочная леска была привязана к длинному березовому удилищу, поэтому двухкилограммового соменка он без особого усилия выкинул на берег. Обрадованный добычей, Агафон насадил свежего червя и намеревался закинуть еще раз. Но в это время рыболова окликнул Никодим и передал, что его требует к себе в контору главный инженер.