Агасфер (Вечный Жид) (том 1)
Шрифт:
– Ты сейчас поймешь, почему я об этом заговорила... Наш старый друг Дагобер сказал нам, что денег у него почти ничего не осталось...
– Это правда.
– Он так же, как и его жена, не в состоянии заработать на жизнь; бедный старый солдат, что он может делать?
– Ты права... Он может только любить нас и ходить за нами, как за своими детьми.
– Значит, поддерживать его должен опять-таки господин Агриколь, потому что Габриель, бедный священник, у которого ничего нет, ничем не может помочь людям, его
– Конечно... Дело идет о его матери, о его отце... это его долг, и он им нисколько не тяготится!
– Это-то так... Но мы... Относительно нас у него нет никаких обязательств...
– Что ты говоришь, Бланш?
– А то, что если у нас нет ничего, то он должен будет работать и на нас...
– Это верно! Я и не подумала об этом!
– Видишь, сестра... Положим, что наш отец - герцог и маршал, как говорит Дагобер... Положим, что с нашей медалью связаны великие надежды, но пока отца с нами нет, пока наши надежды еще не осуществились, - мы все еще только бедные сироты, обременяющие этих славных людей, которым мы уже стольким обязаны и которые находятся в такой большой нужде, что...
– Отчего ты замолчала, сестра?
– Видишь ли, то, что я тебе сейчас скажу, может иного рассмешить. Но ты поймешь меня правильно. Вчера жена Дагобера, видя, как ест бедняга Угрюм, заметила печально: "Господи, да ему нужно не меньше, чем человеку!" Знаешь, она это так грустно вымолвила, что я чуть не заплакала... Подумай, как, значит, они бедны... А мы еще увеличиваем их нужду!
Сестры печально переглянулись, но Угрюм, казалось, не обратил никакого внимания на упрек в обжорстве.
– Я тебя понимаю, Бланш, - вымолвила наконец Роза после недолгого молчания.
– Мы не должны быть в тягость никому... Мы молоды и достаточно мужественны. Пока наше положение не прояснилось, вообразим, что мы дочери рабочего... К тому же разве наш дедушка не простой ремесленник? Поищем себе работу и будем трудом добывать свой хлеб... Сами зарабатывать себе хлеб... Этим можно гордиться и какое это счастье!..
– Дорогая моя сестренка, - сказала Бланш, обнимая Розу, - какое счастье! Ты опередила меня... Поцелуй меня.
– Я тебя опередила?
– Ты знаешь, я сама составила такой же план... Когда вчера жена Дагобера с горестью воскликнула, что зрение у нее совсем пропало, я взглянула в твои добрые большие глаза, вспомнила при этом, что у меня такие же, и подумала: однако если глаза бедной жены Дагобера ничего не видят, то глаза девиц Симон, напротив, видят прекрасно... Нельзя ли ими заменить ее?..
– добавила Бланш, улыбаясь.
– И неужели девицы Симон так уж неловки, чтобы не сшить грубых мешков из серого холста?
– прибавила Роза, улыбаясь, в свою очередь.
– Может быть, сперва руки и натрудим, но это ровно ничего не значит.
– Видишь... мы, значит,
– Да, все это так, но меня кое-что беспокоит.
– Что же?
– Во-первых, Дагобер и его жена не преминут сказать нам: "Вы не созданы для этого... шить грубые, противные, холщовые мешки! Фи!.. И это дочери маршала Франции!" А если мы будем настаивать, они прибавят: "У нас для вас работы нет... угодно, так ищите, где знаете!" Что же тогда будут делать девицы Симон? Где они станут искать работу?
– Да, уж если Дагоберу что-то придет в голову...
– О, так нужно как следует к нему приласкаться...
– Ну, знаешь, это не всегда удается... Есть вещи, в которых он неумолим. Помнишь, как было дорогой, когда мы хотели ему помешать так заботиться о нас...
– Идея, сестра!
– воскликнула Роза.
– Прекрасная идея!..
– Ну говори скорее, что такое?..
– Ты заметила эту молоденькую работницу, которую все зовут Горбуньей: такая предупредительная, услужливая девушка?
– О, да!.. Такая скромная, деликатная... Кажется, она боится и смотреть на людей, чтобы их не стеснить чем-нибудь. Вчера она не заметила, однако, что я на нее смотрю, и мне удалось поймать ее взгляд, устремленный на тебя. Выражение лица у нее в это время было такое доброе, хорошее; казалось, она так счастлива, что у меня навернулись слезы на глаза - до того это меня растрогало...
– Ну, вот и нужно спросить у Горбуньи, где она достает себе работу, так как она, конечно, ею живет.
– Ты права, она нам расскажет; а когда мы это узнаем, то как бы Дагобер ни ворчал, а мы будем так же упрямы, как и он.
– Да, да, мы покажем, что и у нас есть характер... что не зря в нас течет солдатская кровь! Он часто это повторяет.
– Мы ему скажем: "Ты думаешь, что мы будем когда-нибудь очень богаты; тем лучше, милый Дагобер, мы с еще большим удовольствием вспомним тогда это время".
– Итак, Роза, решено? Не так ли? Как только Горбунья придет, мы ей откроем наш замысел и попросим ее совета. Она такая добрая, что наверное не откажет нам.
– И когда наш отец вернется, он несомненно оценит наше мужество!
– Конечно! Он похвалит нас за то, что мы решились трудиться сами для себя, как будто совершенно одиноки на земле.
При этих словах сестры Роза вздрогнула; облако грусти, почти ужаса омрачило ее черты.
– Господи, сестра, какая ужасная мысль пришла мне в голову! воскликнула она.
– Что такое? Как ты меня испугала!
– Когда ты сказала, что отец будет доволен, если мы сами о себе позаботимся, как будто мы совсем одиноки... мне на ум пришла страшная, ужасная мысль... Послушай, как бьется мое сердце... Знаешь, мне кажется, что с нами случится какое-то несчастье.