Агасфер (Вечный Жид) (том 1)
Шрифт:
– Нет... нет!..
– воскликнула она.
– Я не хочу... не могу поверить, чтобы человек ваших знаний, с вашим опытом мог так ошибаться...
– Ошибаться?
– серьезным и печальным тоном прервал ее Балейнье.
– Вы думаете, я сделал ошибку?.. Позвольте мне от имени этого опыта, этих знаний, которые вы за мною признаете... позвольте мне сказать вам несколько слов... и тогда судите сами... я положусь на вас...
– На меня?..
– заметила удивленная девушка.
– Так вы хотите убедить меня...
– Затем она нервно рассмеялась и продолжала: - Да, действительно, вашей победе недостает только одного: убедить меня в том, что я помешана... что мое настоящее место именно здесь... что я даже вам...
– ...должна
– свою жизнь с жизнью других девушек, ваших ровесниц. Есть ли из них хоть одна, которая жила бы так, как вы живете, думала, как думаете вы? Если не вообразить, что вы стоите неизмеримо выше всех женщин в мире, и во имя этого превосходства признать ваши права на единственный в своем роде образ жизни... то...
– Вы хорошо знаете, что у меня никогда в голове не было столь нелепых претензий!
– с возрастающим ужасом прервала Адриенна.
– Так чему же тогда приписать ваш странный, необъяснимый образ жизни? Можете ли вы сами признать его вполне разумным? Ах, милое дитя мое! Берегитесь... Пока вы все еще в периоде милых оригинальностей, поэтических чудачеств, нежных и неопределенных мечтаний... но это скользкая, наклонная плоскость... она неизбежно приведет вас к дальнейшему... Берегитесь, берегитесь!.. Пока еще берет верх здоровая, остроумная, привлекательная сторона вашего рассудка, она накладывает свой отпечаток на ваши странности... Но вы и не подозреваете, как скоро овладевает умом другая безумная сторона... как она подавляет проявление здоровой мысли в определенный момент. Тогда наступит время не изящных странностей, как теперь, а... время гадких, кошмарных, отвратительных безумств.
– Мне страшно!..
– с ужасом, прикрывая лицо руками, пролепетала бедняжка.
– И тогда...
– продолжал Балейнье взволнованным голосом, - тогда погаснут последние лучи рассудка... и... сумасшествие... да... надо же, наконец, произнести это страшное слово... сумасшествие овладеет вами! Оно начнет проявляться то в бешеных, диких порывах...
– Как там... наверху... с этой женщиной!
– прошептала Адриенна.
И с горящим, остановившимся взглядом она медленно подняла к потолку свою руку.
– То, - продолжал врач, сам испуганный действием своих слов, но подчиняясь безвыходности своего положения, - то настанет безумие тупое, животное. Несчастное создание, которым оно овладевает, теряет все человеческое... Остаются одни животные инстинкты: как зверь, накидывается больной на пищу; как зверь, мечется из стороны в сторону по комнате, где он заперт... И в этом проходит вся жизнь...
– Как та женщина... там...
И Адриенна с помутившимся взором указала на противоположное окно.
– Да, мое милое, несчастное дитя, - воскликнул Балейнье, - эти женщины были молоды и красивы, как вы... веселы и остроумны, как вы... Но - увы! они вовремя не сумели подавить зародыш болезни, и безумие росло, росло... и навсегда заглушило их разум...
– О! Пощадите!
– закричала мадемуазель де Кардовилль, потеряв голову от ужаса.
– Пощадите... не говорите мне таких вещей... я боюсь... мне страшно... уведите меня отсюда!. Я говорю вам: уведите!
– кричала она раздирающим голосом.
– Я кончу тем, что действительно сойду с ума!..
Затем, стараясь освободиться от мучительного страха, невольно овладевшего ею, она продолжала:
– Нет... нет! Не надейтесь на это... Я не помешаюсь... я в полном рассудке, я еще не ослепла, чтобы не видеть, что вы меня обманываете!!! Конечно, я живу не так, как все... меня
– при этом голос Адриенны перешел в умоляющий тон и слезы потекли градом.
– Ни разу в жизни я не сделала дурного поступка... Если я и ошибалась в чем-нибудь, то только от избытка великодушия: стараться сделать всех вокруг себя счастливыми разве значит быть помешанной?.. Потом, всегда чувствуешь, если сходишь с ума, а я этого не чувствую... потом... я теперь просто ничего не знаю!.. Вы мне наговорили таких страшных вещей об этих женщинах... Ведь этой ночью... вы сами знаете это лучше меня... Но тогда, - прибавила Адриенна с отчаянием, - надо же что-нибудь делать! Зачем вы раньше не приняли мер, если вы меня действительно любите? Отчего вы не пожалели меня раньше? А самое ужасное... это, что я не знаю, должна я вам доверять или, быть может, здесь западня... Нет, нет... Вы плачете? прибавила она, смотря на Балейнье, который не мог удержать слез при виде этих ужасных страданий, несмотря на весь свой цинизм и бессердечие...
– Вы плачете обо мне?.. Но, Боже... Так, значит, еще можно что-то сделать?.. О! я все исполню, я все сделаю, что вы велите... все... все... Только спасите меня... не дайте мне сделаться похожей на этих несчастных... на этих женщин... Неужели уже поздно?.. Нет... ведь еще не поздно... не правда ли, мой добрый доктор? Простите, простите меня за все, что я вам говорила, когда вы пришли!.. ведь я тогда... поймите это... я тогда не знала!..
За отрывистыми словами, прерываемыми рыданиями и похожими на лихорадочный бред, последовало молчание, в продолжение которого доктор, глубоко взволнованный, отирал слезы. У него больше не было сил.
Адриенна спрятала лицо в руки. Вдруг она подняла голову и снова открыла лицо. Выражение его было спокойнее, хотя она продолжала дрожать от нервного волнения.
– Господин Балейнье, - произнесла она с трогательным достоинством, - не знаю, что я сейчас вам наговорила. Страх заставил меня бредить, кажется. Теперь я одумалась и собралась с мыслями. Выслушайте меня. Я знаю, что я в вашей власти. Я знаю, что никто меня не может из нее вырвать... но скажите, кто вы: непримиримый враг или друг? Я ведь этого не знаю. Скажите, действительно ли вы боитесь за меня, что мои странности могут перейти в безумие, или вы участвуете в адском замысле? Вы один это знаете... Я признаю себя, несмотря на все свое мужество, побежденной. Я согласна на все... слышите ли: на все!.. Даю вам в этом слово, а на него положиться можно: я заранее готова все исполнить! Значит, удерживать меня здесь вам совсем не нужно... Но если вы искренно считаете меня близкой к безумию, - а, сознаюсь вам, вы вселили в меня сомнения на этот счет, неопределенные, но страшные сомнения...
– тогда скажите мне правду... я вам поверю... Я одна, без друзей, без советов, одна и в полной зависимости от вас... я вам слепо доверяю... Скажите, кого приходится мне умолять: спасителя или палача?.. я не знаю этого... но я говорю: вот вам моя жизнь... мое будущее... берите их... я более не в силах бороться...
Эти слова, полные раздирающей покорности и безнадежной доверчивости, нанесли последний удар по колебаниям Балейнье. До глубины души растроганный этой сценой, он решился успокоить девушку по крайней мере относительно тех ужасов и опасений, которые он ей внушил. Доктор не хотел уже думать о последствиях, какие он на себя может этим навлечь. На лице его читались чувства раскаяния и доброжелательства. Читались слишком ясно...
В ту минуту, когда он подошел к мадемуазель де Кардовилль и хотел взять ее руку, за форточкой раздался вдруг резкий, неприятный голос, произнесший только два слова: