Агасфер (Вечный Жид) (том 3)
Шрифт:
С того места, где они сидели, открывался вид на долину, на озеро, на лес и на голубоватую вершину высокой горы, резко вырисовывавшейся за лесом, из-за которой должно было подняться солнце.
Эта картина, потонувшая в мягком полусумраке рассвета, была и радостна, и грустна, и торжественна...
– О сестра моя!
– говорил старик женщине, отдыхавшей рядом с ним.
– О сестра моя... сколько раз... с тех давних пор, как рука Создателя разбросала нас в разные стороны и мы странствовали, разлученные, по свету, от полюса до полюса... сколько раз присутствовали мы с неизменной тоской при пробуждении природы! Увы! Впереди нарождался новый день, который надо было прожить... от зари до заката... Еще лишний день, увеличивавший число бесконечных,
– Но, о счастие, брат мой! Вот уже некоторое время Создатель в Своем милосердии позволил, чтобы каждый день приближал нас, как и других существ, к могиле... Слава Ему! Слава!
– Слава Ему, сестра... потому что со вчерашнего дня, когда Его воля нас сблизила... я чувствую неописуемое томление, предшествующее смерти...
– И я, брат мой, чувствую, как меня покидают ослабевшие силы... Без сомнения, конец нашей жизни приближается... Гнев Создателя удовлетворен...
– Увы! Сестра... Несомненно... последний потомок моего проклятого рода... своей близкой кончиной приближает меня к минуте искупления, потому что воля Божия проявилась: я буду прощен, когда исчезнет последний отпрыск моей семьи... И тому из них... самому святому среди святых... который сделал так много для спасения ближних... ему будет принадлежать благодать искупления моего греха...
– Да, брат мой, ему, так много страдавшему, испившему горькую чашу... несшему тяжелый крест, ему, служителю Христа, являвшемуся на земле Его подражателем, ему предстоит быть последним орудием этого искупления.
– Да... Я чувствую, сестра, что последний из моих близких, трогательная жертва медленного преследования, готовится отдать Богу свою ангельскую душу... Итак... до самого конца... я приносил несчастие моему проклятому роду... Господи, Господи, велика Твоя благость, но велик и гнев Твой.
– Мужайтесь и надейтесь, брат мой!.. Подумайте, что за очищением от греха следует прощение, а за прощением награда... Господь наказал в вас и в вашем потомстве ремесленника, озлобленного несчастием и несправедливостью. Он сказал вам: "Иди!.. Иди... не ведая ни отдыха, ни покоя, и твой путь будет бесплоден, и каждый вечер, бросаясь на жесткую землю, ты будешь не ближе к цели, чем утром, при начале твоего вечного пути..." Так же точно целые века безжалостные люди говорили ремесленнику: "Трудись... трудись... трудись... без отдыха и покоя, и твой труд, плодотворный для всех, для тебя будет бесплоден, и каждый вечер, бросаясь на жесткую землю, ты будешь не ближе к достижению счастья и покоя, чем был накануне, возвращаясь с работы... Твоего вознаграждения будет довольно для поддержания нищенской, печальной и полной лишений жизни"...
– Увы! Увы! И неужели всегда так будет?
– Нет, нет, брат мой! Вместо того, чтобы оплакивать судьбу вашего рода, радуйтесь за него! Если Богу понадобилась их смерть для вашего искупления, Господь, прощая в вас проклятого небом ремесленника, освободит его и от тех, кто гнетет его железным ярмом... Наконец, брат мой... приближается время... приближается время... и милосердие Господа не ограничится одними нами... Да, говорю вам, мы, женщина и современный раб, будем прощены. Жестоко было испытание, брат мой: оно длится почти восемнадцать столетий... но оно уже достаточно длилось... Посмотрите, брат мой: там, на востоке, яркий свет охватывает... весь горизонт... Там вскоре... взойдет солнце нового освобождения... мирного, святого, великого, спасительного, плодотворного освобождения. И оно на весь свет разольет свое сияние, свою живительную теплоту, как это солнце, которое сейчас засияет на небе!
– Да, да, сестра моя, я чувствую, что слова ваши - пророческие. Да... мы закроем утомленные глаза при свете этого дня освобождения, дивного сияющего дня, как тот, который наступает... О нет! Я плачу радостными, гордыми слезами о моих умерших потомках, быть может, явившихся жертвой этого искупления!.. Святые мученики
– О брат мой!.. Это тоже пророческие слова... Да... заря чудного дня приближается... она приближается... как и заря того дня, который будет, по милосердию Божьему, нашим последним днем... земным...
– Последним, сестра моя... потому что я не знаю, что со мной делается... все, что во мне от матери, точно тает... Я чувствую, как рвется моя душа к небу...
– Брат мой... мои глаза заволакивает туман... я едва вижу этот свет, столь яркий еще недавно...
– Сестра моя... я вижу все в каком-то неясном тумане... и озеро... и лес... Силы покидают меня...
– Брат мой... да благословен будет Бог... приближается минута вечного успокоения.
– Да... сестра... приближается блаженство вечного сна... он охватывает меня...
– О счастье! Брат мой... я умираю...
– Сестра!.. Очи мои смыкаются... Мы прощены... прощены...
– О брат мой!.. Да распространится это дивное искупление на всех... кто страждет на земле...
– Умри... в мире... сестра... Заря... великого дня настала... солнце встает... видишь?
– О, да будет благословен Господь!..
– Да будет благословен Господь!
И в ту минуту, когда навеки замолкли эти два голоса, взошло сияющее солнце и ослепительным светом залило всю равнину.
3. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Наша задача выполнена, наш труд закончен.
Мы знаем, насколько он неполон и несовершенен.
Мы знаем, чего ему не достает в отношении стиля, концепции и фабулы. Но мы считаем себя вправе назвать этот труд честным, добросовестным и искренним.
Пока это сочинение печаталось, его осыпали несправедливыми, злобными и беспощадными упреками. Но много встретил он и честной, хотя и строгой критики, подчас очень страстной, но, во всяком случае, чистой. Злобные, ненавистные, несправедливые, беспощадные нападки смешили нас, и именно вследствие того - мы должны признаться в этом со всей скромностью - что они обрушивались с высоты епископских кафедр в виде посланий, направленных против нас. Эти шутовские анафемы и потешные проклятия, которыми осыпали нас свыше года, были слишком смешны, чтобы быть страшными. Это была просто забавная высокая комедия клерикальных нравов.
Мы от души наслаждались этой комедией и должны поблагодарить за нее тех, кто, по примеру божественного Мольера, были и авторами, и актерами.
Что касается критики, как бы горька и страстна она ни была, мы тем более ей рады, что не раз пользовались ее указаниями в том, что касается литературной части труда. Быть может, такое наше отношение к суждению этих зрелых и опытных умов, далеко нам не симпатизировавших и не сочувствовавших, даже рассердило и разгневало их. Мы весьма об этом сожалеем, потому что извлекли пользу из их критики; но мы всегда невольно становимся неприятны тем, кто оказал нам услугу... даже если он рассчитывал причинить неприятность.