Агасфер (Вечный Жид) (том 3)
Шрифт:
42. РАНЕНЫЙ ЛЕВ
Мы сейчас опишем сцену, отголосок которой так напугал Розу и Бланш. Придя к себе в комнату в состоянии страшного отчаяния, маршал начал быстро ходить из угла в угол. Его красивое, мужественное лицо пылало гневом, глаза блестели от возмущения, а на широком лбу, обрамленном коротко остриженными седеющими волосами, так сильно напряглись жилы, что можно было видеть, как они бьются, и казалось, что они готовы лопнуть. Время от времени густые черные усы подергивались судорожной гримасой, похожей на до конвульсивное движение, которое искажает львиную морду в минуту ярости. И как раненый лев, преследуемый и мучимый бесчисленными
– Вы не сказали, вероятно, Дагоберу, что я хочу его видеть? воскликнул маршал.
– Я исполнил приказание вашей милости, но господин Дагобер провожал в это время сына и...
– Хорошо... идите...
– резко и повелительно оборвал его маршал.
Слуга вышел, а маршал продолжал ходить по комнате, яростно комкая в левой руке какое-то письмо. Это письмо невинно подал ему Угрюм, который, когда маршал вошел, подбежал к нему, чтобы сделать приятное.
Наконец дверь отворилась, и появился Дагобер.
– Я вынужден, однако, довольно долго дожидаться вас, - сердито заметил маршал.
Дагобер, более огорченный, чем изумленный, таким обращением, которое он благоразумно приписал возбужденному состоянию хозяина, кротко ответил:
– Извините, генерал, я провожал сына и...
– Не угодно ли прочитать?
– резко прервал его маршал и сунул ему письмо.
Пока Дагобер читал, маршал, откинув ногой попавшийся ему на дороге стул, продолжал с накипающим гневом:
– Значит, у меня, в моем доме, есть негодяи, подкупленные врагами, преследующими меня, не давая передышки... Прочитали, месье?
– Новая подлость... прибавленная к остальным!
– холодно отвечал Дагобер, бросая письмо в камин.
– Это письмо - ужасная низость... но в нем говорят правду!
– сказал маршал.
Дагобер взглянул на него, ничего не понимая. Маршал продолжал:
– И знаете вы, кто подал мне гнусное письмо? Право, можно подумать, что в это дело вмешивается сам черт! Ваша собака!
– Угрюм?
– спросил Дагобер, остолбенев от изумления.
– Ну да!
– с горечью отвечал маршал.
– Верно, это милая шутка вашего изобретения?
– Мне не до шуток, генерал, - с грустью отвечал Дагобер.
– Я и понять не могу, как это случилось... Разве только собака нашла письмо в доме, и так как она привыкла носить поноску, то вот и...
– Но кто же мог доставить это письмо в дом? Значит, я окружен изменниками? Значит, вы ни за чем не смотрите, вы, которому я полностью доверяю...
– Генерал, выслушайте меня...
Но маршал, ничего не слушая, продолжал кричать:
– Черт знает что такое! Неужели, проведя двадцать пять лет жизни на войне, сражаясь с армиями, борясь с невзгодами изгнания и ссылки, я устоял против всех ударов для того, чтобы пасть под булавочными уколами?.. Как? Даже у себя дома меня будут безнаказанно мучить, преследовать, пытать каждую секунду - и все из-за низкой ненависти, причины которой я не знаю? Но когда я говорю, что не знаю, я ошибаюсь. За всем
– Но, генерал, ведь он священник...
– А что мне за дело, что он священник! Я заставлю этого предателя вспомнить, что он был солдатом...
– Но, генерал...
– Говорю вам, что я должен, наконец, наказать кого-нибудь, - с яростью воскликнул маршал.
– Я должен, наконец, все эти мерзости и низости свести к одному живому лицу, которое мне за ник и ответит! Ведь моя жизнь сделалась адом... меня опутали со всех сторон... вы это знаете... И никто не старается избавить меня от гневных вспышек, которые меня сжигают на медленном огне! И мне не на кого рассчитывать!..
– Генерал, я не могу этого так оставить, - сказал Дагобер спокойным и твердым голосом.
– Что такое?
– Генерал, я не могу допустить, чтобы вы говорили, что вам не на кого рассчитывать... Кончится тем, что вы этому и в самом деле поверите! И вам будет еще тяжелее, чем тому, кто не сомневается в своей преданности и готов броситься за вас в огонь... Вы знаете, что я имею право так сказать о себе...
Эти простые слова, сказанные прочувствованным тоном, привели маршала в чувство, потому что его великодушная и честная натура, на время ожесточенная гневом и неприятностями, быстро обрела врожденную справедливость...
Обращаясь к Дагоберу, маршал сказал все еще взволнованным голосом, но уже спокойнее:
– Ты прав... Я не могу сомневаться в тебе... я вспылил... подлое письмо вывело меня из себя... Право, можно с ума сойти... Я стал и несправедлив, и груб, и неблагодарен... и к тому же неблагодарен по отношению к кому... к тебе!
– Не будем больше говорить обо мне, генерал. Ругайте меня сколько хотите, только верьте мне. Но что с вами произошло?
Лицо маршала снова омрачилось, и он проговорил быстро и отрывисто:
– Со мной произошло то, что меня презирают и мною пренебрегают!
– Вас?.. Вами?
– Да... мной, - с горечью отвечал маршал.
– Впрочем, зачем скрывать от тебя новую рану! Я усомнился в тебе и должен тебя вознаградить. Узнай же все: с некоторого времени я замечаю, что мои старые товарищи по оружию постепенно отходят от меня...
– А... так вот на что намекают в этом письме!
– Да, именно на это... и, к несчастью, это вполне справедливый намек...
– со вздохом и возмущением отвечал маршал.
– Но это невозможно: генерал, вас так любят, так уважают...
– Все это слова, а я тебе представляю факты. Наступает молчание, когда я куда-нибудь вхожу. Вместо товарищеской приязни мне оказывают церемонно-вежливый прием, - словом, я всюду подмечаю те почти неуловимые мелочи и тысячи оттенков, которые ранят сердце, но не дают возможности к чему-нибудь придраться!
– Я не могу не верить вашим словам, - сказал пораженный Дагобер, - но решительно теряюсь...
– Это невыносимо. Я решил сегодня добиться истины. Сегодня утром я пошел к генералу д'Авренкуру; мы были вместе полковниками императорской гвардии. Это олицетворенная честность и благородство. Я пришел к нему с открытым сердцем. "Я замечаю, - сказал я, - что со мной все стали очень холодны. Несомненно, кто-то распространяет на мой счет какую-нибудь клевету; скажите мне все; зная, за что на меня нападают, я смогу честно и открыто защищаться".