Агент абвера.

Коллектив авторов

— Враки все. Что я его первый день знаю?

Николай Константинович все понял. “Спектакль” окон­чен. Можно опускать занавес. Все, что Спасов болтал “под пьяную руку”, было заранее обдумано и обговорено с Фишем. И Сима так же далека от связи с партизанами, как ее любовник от Уфы. Да, подвели бездарные актеры своих режиссеров.

Никулин, конечно, и вида не подал, что разгадал ход Фиша. Наоборот, едва Спасов вошел в избу, постарался увлечь всех игрой в карты. Просидели далеко за полночь.

Спал Николай Константинович тревожно. В том, что его будут проверять, он

не сомневался. Догадывался и о роли Спасова в этом деле. А сейчас убедился, что рядом живет человек, от которого можно ожидать удара в любой момент. Трудно оставаться равнодушным к опасностям, как бы ты ни готовил себя к встрече с ними.

Спасов же был абсолютно спокоен. Он сразу уснул, и.его ровное, глубокое дыхание слышалось по всей квартире. Невыразимое отвращение испытывал к нему Ни­кулин. Ему, чекисту, приходилось играть роль единомышленника и друга этого мерзавца, жить с ним в одной комнате, слышать его храп.

Утром, сразу же после завтрака, Никулин явился к Фишу и попросил принять его по важному вопросу.

— Господин капитан, — начал Никулин. — На переправочном пункте я встретил человека, который готовится уйти к партизанам.

Фиш сразу насторожился, сурово посмотрел на Никулина. Лицо стало жестким, словно окаменело.

— Кто? — выдохнул он.

— Спасов.

Николай Константинович смотрел в глаза Фишу, стараясь уловить малейшее изменение в настроении немецкого разведчика. Но Фиш умел скрывать свои чувства. Лицо его выразило сложную гамму переживаний, никак не связанных с его настоящими мыслями, — изумление, недоумение, недоверие.

— Не может быть! Вы ошиблись, господин Никулин. Нельзя обвинять человека на основании простых до­гадок.

— Мне Спасов говорил, что знаком с женщиной, которая готовит ему побег к партизанам. Я был с ним у нее в доме. Они очень близки, Господин капитан. Если в такой обстановке начнутся провалы наших людей за линией фронта…

Николай Константинович многозначительно замолчал.

Капитан Фиш спокойно и пристально, со льдинкой в глазах рассматривал его и молчал. Никулин вынужден был продолжать:

— Господин капитан, положение настолько серьезно, что я считаю своим долгом доложить обо всем происходящем здесь господину подполковнику Шиммелю. Держать Спасова на переправочном пункте опасно!

— Благодарю вас за сообщение, господин Никулин. Подполковнику Шиммелю я доложу обо всем сам.

По дороге в столовую Николай Константинович как-то встретил Курынова. Они скрывали свое близкое знакомство, да и обстановка не благоприятствовала задушевному разговору, но несколько фраз, которыми обменялись друзья, придали обоим новые силы.

— Здравствуйте, Николай Константинович, — сказал Курынов. — Я думал, вы уже давно на той стороне с заданием абвера.

— Задание выполнил.

— Так вы вернулись? — изумился Курынов, с недоумением, подозрением, угрозой глядя на Никулина. — Как же так? Столько говорили о переходе к своим, а сами взяли и вернулись? Что это значит?

— Не волнуйся, дружище, так надо. Смело иди через фронт. Наши о тебе знают, ждут. Проси, чтобы доложили о твоем прибытии генералу Быстрову. Скажи,

что пришел с приветом от Пограничника. Это — пароль.

— Генерал Быстров, — повторил Курынов. — Понял.

— Кто идет с тобой?

— Еще двое.

— Знаешь их хорошо?

— Радист — парень надежный. Не дождется, когда к своим вернется. А вот старший группы — сволочь.

— Будет артачиться — ликвидируйте. Если сумеете, доставьте живым к генералу Быстрову.

Друзья разошлись, взволнованные важностью предстоящих событий. Николай Константинович был рад, что дела у него пока идут хорошо. Что случится дальше — никто не знает, но сейчас хваленые немецкие разведчики проигрывают в борьбе с ним, чекистом, с его помощниками — советскими людьми, настоящими патриотами.

В это время капитан Фиш докладывал Шиммелю о результатах наблюдения за агентом Никулиным. Начальник “Абверкоманды-104” слушал внимательно, вдумчиво. Это заметно было по пытливому взгляду, необычной сдержанности, хотя Шиммель сидел развалившись в кресле, в привычной небрежной позе.

— Все, что было вами предусмотрено, я выполнил точно, — говорил Фиш. — Вы знаете, господин подполков­ник, что Никулина изучал наш лучший агент Спасов.

— Спасов, Спасов! Только и слышу про него, — с раздражением прервал Шиммель. — У вас этот человек делает буквально все. Он готовит агентуру, он инструктирует и проверяет ее, он сопровождает агентов к передовой. Можно подумать, что кроме вас и Спасова на переправочном пункте больше никого нет. А что делают офицеры — этого от вас не услышишь. Спасов с языка не сходит!

Шиммель знал, что капитан Фиш авторитетом среди офицеров переправочного пункта не пользуется. Отношения между ними натянутые. Поэтому Фиш и приблизил к себе Спасова как незаменимого специалиста, хотя и видел, что тот — авантюрист, проходимец и большой подхалим.

— Простите, господин подполковник, но Никулиным все-таки занимался именно Спасов, и я вынужден об этом докладывать. Вы знаете, что Спасов проверенный во всех отношениях человек. В лагере военнопленных он был хорошим агентом. На его счету несколько выявленных комиссаров, два чекиста. Я уж не говорю о других, менее интересных лицах. Наконец, его трижды перебрасывали в тыл к русским, и он успешно выполнял задания, награжден “Бронзовой медалью с мечами”. Другого человека с подобными заслугами перед великой Германией на переправочном пункте нет. Вот почему серьезные дела я поручаю Спасову.

Шиммель изучил Спасова не хуже, чем Фиш. Знал его по лагерям, по разведшколе, помнил отличный отзыв Рудольфа. Капитан Фиш был прав: многие вопросы никто не мог решить лучше Спасова. Но, несмотря на это, раздражение не покидало Шиммеля. Фиш продолжал:

— Спасов выдавал себя за человека, который разочаровался в нас и готов бежать к партизанам. Если Нику­лин подослан к нам чекистами, он должен был бы ухватиться за Спасова, привлечь его к работе на русских…

— Чем все это кончилось? — снова прервал Шиммель, хотя уже догадался, что Фиш и Спасов перестарались и провалили проверку. Докладывать об этом капитан не решался, видя раздражение начальника.