Агент, бывший в употреблении
Шрифт:
— Вы помните, за что посадили в тюрьму всемогущего Аль Капоне? За неуплату налогов. Он совершил десятки кровавых преступлений, но посадить его смогли только за неуплату налогов.
— Вы абсолютно правы.
— Если вы следите за последними новостями, то, наверное, знаете, у скольких всемирно известных политических лидеров оборвалась карьера, когда стало известно о незаконном финансировании их партий.
— И это верно, — соглашаюсь. — Но что вы скажете, если мы перенесем нашу дискуссию на родную почву?
— Надеюсь, вы пригласили меня не на дискуссию. Вопрос о контроле для
— Вот именно, — подтверждаю. — И что происходит, когда право на контроль аннулировано?
— А вы оглянитесь вокруг и увидите — наступает беззаконие и произвол.
— Вот как раз на эту тему я бы и хотел с вами побеседовать.
— Какой смысл?.. Все и так яснее ясного. Кто украл государственный валютный резерв — сначала семьсот миллионов долларов, а потом еще один миллиард триста миллионов? Куда исчезли оборотные средства предприятий и внешнеторговых компаний? Как разбогатели банки благодаря государственному рефинансированию и как они потом разорились из-за ничем не обеспеченных займов?
— Чудесно, — замечаю. — А теперь давайте заполним этот железный каркас дополнительным материалом в виде фактов и имен, и вся беспощадная правда о разграблении страны станет ясной.
— Вот и заполните его, — бормочет Весо с бледным подобием улыбки. — Я вам предложил каркас, а вам осталось его заполнить.
— Вы хитрец.
— Я осторожен, товарищ Боев, всего лишь осторожен.
Он озирается и вполголоса спрашивает:
— Вы уверены, что здесь нет микрофонов?
— Кто же может быть в этом уверен? Что касается меня, то я скорее уверен в обратном, поскольку мы находимся не в Кентукки.
— Вот видите! А вы говорите о фактах и именах.
— Да ладно вам. Мы ведь с вами люди немолодые.
— Это не значит, что нам пора умирать. Притом — скоропостижно. И к тому же насильственной смертью.
— Неужели до того дошло?
— Говорю вам еще раз: оглянитесь вокруг. Прибавьте ко вполне очевидным убийствам подозрительные автомобильные катастрофы и смертельные случаи при невыясненных обстоятельствах, и станет ясно: этот вопрос вне дискуссий.
— Не возражаю.
— Насколько я понял, вы сейчас пребываете в Вене.
— Временно.
— У вас не было случая посетить тамошние кладбища?
— Пока что нет. Но когда-нибудь, очевидно, придется их посетить — венские ли, здешние ли.
— Здешние ужасны.
— Это у вас такая мечта — быть похороненным на одном из венских кладбищ?
— Все-таки лучше покоиться где-нибудь, где почище.
— Вы напомнили мне одного моего знакомого, немца. Мы были в Швейцарии, и он сказал, что умереть в Берне не так уж плохо.
— Я не бывал в Берне, но допускаю, что ваш знакомый был прав.
— Не понимаю, почему вас так привлекает эта кладбищенская тема. Вы еще в расцвете сил. Могли бы устроиться консультантом в какую-нибудь солидную фирму.
— Меня приглашали. Я даже начал работать. Но не смог приспособиться к новому стилю. Я человек из другого времени. Я им объясняю, каковы ограничения, предусмотренные законами, а они мне говорят:
— Да, этим господам трудно угодить, — соглашаюсь. — Особенно сейчас, когда разграбление вступило в кризисный период, поскольку все уже разграблено.
— Не совсем. После того как ограбили государство, они принялись за частных лиц. Получить разрешение на строительство, открыть магазин, купить товар, продать товар, заработать больше, потратить меньше, получить лицензию, пройти таможенный контроль — всюду одно правило, которое гласит: давай деньги!
— Вы совершенно правы: настоящее принадлежит рэкету.
— И будущее! — добавляет он.
— Вы уверены, что эти бройлерные цыплята полезны?
— Едва ли.
«Так же, как и наш разговор», — хочется мне добавить, но молчу. В демократической стране каждый имеет право молчать в ответ на неудобный вопрос.
Пытаюсь разогнать скуку от бездействия, набрасывая заметки о пережитом. Не уверен, что они ему пригодятся — я имею в виду моего знакомого писателя, который решил меня обессмертить, пусть и под чужим именем. Я знаю, в моих записках нет событий, достойных бессмертия, да и вряд ли сегодня кто-нибудь согласится издавать подобные книги. Сейчас время предателей — они издают свои мемуары, объясняя, что пусть и служили в органах, но в душе протестовали. И, наверное, поэтому у меня чешутся руки настучать на машинке некоторое количество страниц, пусть и единственным их читателем будет тот писатель. Пусть он знает, что Боев все там же, на своем месте под солнцем.
Писание мое, в общем, продвигается, в том смысле что я быстро стучу на машинке, не особенно задумываясь, так что писателю придется местами хмуриться и ворчать. Он всегда был недоволен тем, что я мало внимания уделяю подробностям и ограничиваюсь фактологией, словно составляю докладную записку. Понимаю, чего он хочет, но я не поэт, чтобы описывать полет осеннего листа или скольжение луны меж ветвей деревьев. К тому же это неправда. Где луна, а где ветви деревьев!
Близится осень, и это единственное движение среди всего остального, застывшего в мертвой точке. Но вот наступает день, когда полковник приглашает меня на конспиративную квартиру с зелеными занавесками и, приняв позу Наполеона перед сражением под Ватерлоо, объявляет:
— Готовься. Отбываешь.
Чудесно. Только бы забыть о том, чем кончилось сражение при Ватерлоо.
И вправду отбываю. Еду к Марте, Черчу и моему еженощному кошмару — Табакову. Уезжаю под вечер. Это мой традиционный прием — ночью движение менее интенсивное, легче ехать и заодно избегаешь плохих снов.
Погода прохладная, но без дождя. Отношение дежурного офицера тоже прохладное. Могу себе представить, как проклинают нас эти люди, вынужденные торчать в своих клетках и обслуживать счастливчиков, имеющих возможность разъезжать по всему миру. Потом прохожу проверку и на сербской границе. Передо мной освещенное шоссе, конец которого теряется во мраке и неизвестности. Вопрос: предстоит ли мне поездка в оба конца или только в один?..