Агент, бывший в употреблении
Шрифт:
— Я ее видел.
— Во сне или наяву?
— Я видел ее в одном фильме по телевизору. Там космонавт вышел в открытый космос, чтобы починить аппарат, и у него порвался трос. И он полетел в темную бездну. Медленно-медленно он падал в эту темную бездонную прорву, падал и падал, пока не исчез. В бездне.
— Теперь понятно, какой тебе видится смерть. Воображения у тебя поменьше, чем у Черча.
— Черч лучше нас обоих, — соглашается ТТ.
Теперь можно уходить. Пойду к Марте, и мы с ней обстоятельнее обсудим более актуальный вопрос о дождливой
Значит, эксперимент продолжается.
В условленный день и час я прилежно спускаюсь в подземный переход возле здания Оперы — чтобы люди Манасиева не объявили меня дезертиром и невозвращенцем. Топчусь минуты две у газетного киоска и покупаю «Ди Прессе», давая понять, что сообщить мне нечего. Я убежден, что эти тайные встречи — абсолютная глупость, особенно после того, как Манасиев во всей своей красе самолично посетил Вену. И, в сущности, чего ради вся эта секретность? Ради местных властей, которые при желании могут получить всю необходимую информацию непосредственно у Табакова? Или ради нас самих, дабы убедить, что у нас все в порядке, что мы, по меткому выражению полковника, снова, как и прежде, стоим на посту, пусть и нет уже прежнего врага.
Однако этим утром на позициях — наших (или вражеских?) — наблюдается легкое движение. Устанавливаю это, когда на выходе из перехода вижу у себя за спиной уже знакомое лицо.
— Ну что? — спрашивает лицо.
— На западном фронте без перемен, — отвечаю, пользуясь уже известной фразой.
— Зато на восточном — перемены, — отвечает нелегал с едва уловимым злорадством. — Возвращайся в Софию.
— Раз надо, значит, вернусь.
— Немедленно! — Жестким тоном поясняет он, как видно раздраженный моим безразличием.
— Прямо сейчас?
— Можно сказать и так. Полковник хочет, чтобы ты уже завтра был у него.
— Буду. Что еще?
— Остальное — в Софии.
Он осматривается, проверяя, не засек ли его противник, и исчезает.
Готовлюсь к отъезду. Еду в автомастерскую, где время от времени осматривают мою машину. Вообще-то в этой мастерской обслуживаются машины Табакова, поэтому мне их услуги частенько обходятся даром, чем я старательно пользуюсь, зная, какой кислый вид принимает Манасиев, когда заходит речь об оплате моих служебных расходов.
Сегодня дождя нет. Погода почти весенняя. Пока техник занимается моей машиной, выхожу из мастерской подышать свежим воздухом. Меня занимают кое-какие мысли — не о табаковской бездне, а о жизни вообще, — когда слышу за спиной знакомый голос:
— Здравствуйте, господин Боев.
Пешо. Мой любимый шофер, хотя и отставной.
— Здорово, Пешо. Ты тоже в мастерской?
— Я здесь по делу.
— У Табакова работаешь?
— У
— Что-то я ни разу не видывал тебя в Генеральном штабе.
— Там близнецы. Меня, как новенького, выпихнули подальше от Центра.
— Я справлялся о тебе. Сказали, у тебя все в порядке.
— Так и есть. Не жалуюсь. Жив-здоров.
— Тебе вроде костюмчик попортили.
— Сам виноват. Полез, куда не надо.
И помолчав, добавляет:
— Но сейчас у меня и вправду все в порядке. Знаете, как немцы говорят: «Энде гут, алес гут».
— Что за «энде»! Тебя же в Софии невеста ждет.
— Подумаешь — невеста. Мы никаких клятв друг другу не давали.
— Пешо, Пешо… Что мы загадывали, и что вышло…
— Такова жизнь, товарищ начальник. Никому не дано знать своей судьбы.
Опять короткое молчание.
— А вы как?
— Да и я, как ты. Не знаю своей судьбы. Сейчас вот помчусь в Софию. Хочешь, и тебя возьму с собой.
— Я не готов… Не решил еще.
— Ну, хорошо, Пешо. Как знаешь. Смотри только, не ввяжись во что-нибудь.
— Постараюсь.
— Ладно, до скорого или не очень скорого свиданья!
— До скорого, товарищ начальник!
— Ты действительно собираешься вернуться или дурачишь меня? — спрашивает Марта, когда вечером собираюсь уходить.
— Я вернусь, дорогая, — если не ради чего-то другого, то ради тебя. Как в той песне.
— Что за песня?
— Вряд ли ты ее знаешь. Я все время забываю, что у нас с тобой небольшая разница в возрасте, лет в двадцать.
— Что за песня? — повторяет она.
— Да была когда-то песня, в которой пелось:
Жди меня, и я вернусь, Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Желтые дожди…Но поскольку я не очень силен в поэзии, замолкаю и обнимаю ее. Мы некоторое время стоим так, прижавшись лицом к лицу, и мне кажется, что я ощущаю у себя на щеке что-то мокрое.
Может, снова пошел дождь?..
Часть третья
ПОСЛЕДНЯЯ МИССИЯ
И снова Родина.
Конец лета, а как будто осень.
Хмурое облачное небо и резкий ветер, разбрызгивающий струйки мелкого дождя. Эти подробности не имеют значения, но все-таки отмечаю их, поскольку, как мне говорил один знакомый писатель, так надо.
После целой ночи, проведенной за рулем, мое настроение тоже не безоблачное. Не говоря уж об офицере на контрольно-пропускном пункте. Он считает своей служебной обязанностью сохранять железную суровость на физиономии. Он делает мне знак рукой отъехать в сторону и произносит:
— Вас ожидают.
Чуть погодя этот ожидающий выходит из служебного помещения. Он в штатском, но это ничего не меняет: тон у него военный:
— Оставьте ключи от БМВ этому молодому человеку. Дальше мы поедем на служебной машине.