Агентство потерянных душ
Шрифт:
Пару минут кукловод думал, а затем просто дал телу стечь с кровати: видно, понял, что попытки заставить непослушное тело встать - высший пилотаж, ему не доступный даже после нескольких часов ночного обучения.
Тело с одним открытым глазом неуклюже, задевая раскляченными ногами стулья, поползло в сторону рабочего стола. Взгромоздившись на кресло перед столешницей и поддерживая голову одной рукой, тело взяло другой рукой ручку из настольного прибора и зажало её в кулак.
После нескольких минут мучений ручка была взяла так, чтобы ею можно было что-то написать. Левая
Наконец, рука остановилась. Левая рука стала неуклюже рыскать в ящиках стола, пока не нашла конверт. Ещё полчаса прошло, пока правая рука как можно более аккуратно старалась вывести на нём адрес.
Наконец, долгая мучительная работа была завершена. Правая рука разжалась, выпустив ручку, засунула бумагу в конверт и кинула в корзинку для исходящей корреспонденции.
Неведомый кукловод аккуратно как мог стащил тело на пол, и оно поползло, забавно елозя ногами и руками, обратно в постель, где и упокоилось в глубоком сне до самого утра.
Утром, ещё до будильника, в рабочий кабинет Директора пришла администратор. Поджав губы, осмотрела учинённый им бардак, положила ручку на место, поправила стулья, закрыла ящики и обратила внимание на письмо в корзине исходящей корреспонденции. Адрес, написанный корявыми пьяными буквами, ей ни о чём не говорил: Россия, Санкт-Петербург, Лесной проспект, 39-7. Администратор снова поджала губы. Она не любила пьянства ни в каком проявлении. Но кто она такая - если Директор хочет не просыхая писать письма в какую-то там Россию, пусть пишет и приобретает репутацию, которую заслужит.
Она взяла письмо и отнесла его в почтовую службу. А Майрус Квинт проснулся с утра разбитый, невыспавшийся и подавленный. Но что было тому причиной - осталось для него тайной. Одно хорошо - странные мысли более не появлялись в его голове.
В каждой комнате квартиры было по кровати, и наговорившиеся до позднего вечера Маша и Карлос (а также Рене и Дима) решили не идти на ночь в офисы БИМПа и домой, а переночевать здесь. По старому, ещё дисковому телефону, что стоял в квартире на столике с белой салфеткой, Маша позвонила Гектору и предупредила, что задержится.
Утром пора было уходить, но самый главный вопрос за болтовнёй Маша и Рене пока не обсудили.
– Мы должны найти Аристотеля и понять, что делать дальше. Рене, вы можете подсказать что-нибудь умное?
– Он говорит, - ответил Карлос, - что с моей помощью должен собрать некоторые данные, чтобы выдвинуть затем разумные идеи. Он предлагает встретиться здесь или созвониться через денёк-другой.
– Пусть будет так, - кивнула Маша, а нам с Димой желательно бы посетить Эрмитаж для поддержания легенды.
Они обменялись телефонами, дали свои телефоны Николаю (его отчества так никто и сподобился узнать) и поехали в Эрмитаж. Шостакович как всегда удивлялся всему вокруг - новым поездам метро, огромным торговым
"А как это двери сами открываются перед нами?"
"Там стоят фотоэлементы, они замечают, что световой поток изменился, то есть подошёл кто-то, а затем дают команду моторам открыть или закрыть дверь".
"Какие красивые светофоры... Эти красные и зелёные человечки такие милые!" "О, как много всего в магазинах! И ты говоришь, что можешь с помощью своего телефона купить любой товар из любой точки мира? А что ещё может твой телефон? Калькулятор, карта, отделение банка, магнитофон, фотоаппарат, видеокамера, книга, всемирная энциклопедия... И телефон? Это точно телефон?"
Единственное, на что не любила отвечать Маша, так это на вопросы Шостаковича о политике. Смена политического курса страны до сих пор волновала его, но Маша честно признавалась и ему, и себе, что на эксперта по политике не тянет. Шостакович тоже уяснил себе, что коммунистический строй закончился, начался опять капитализм, однако никто на улицах не умирает от голода, а обессилевших детей не оттаскивают от станков после четырнадцатичасового рабочего дня, и на этом и успокоился. Сказал только:
"Знаешь... Ты удивительная девушка, Мария Сергеевна. Я сижу у тебя в голове не первый день, слышу все твои мысли - а ты, похоже, и не пытаешься что-то от меня скрыть. Другие бы уже с ума сошли, что их собственные мысли в их носителе - их храме, их святыне - невозможно скрыть. Люди бы с ума посходили, только дай им понять, что их мыслительная деятельность стала предметом рассмотрения! А ты и в ус не дуешь - просто думаешь свои мысли и всё.
И не говори, что все так. Нет, не все. Скорее, никто. И я, слушая твои мысли - и весёлые, и грустные, и злые, - всё время боюсь попасть в какую-нибудь клоаку, от которой мне стало бы стыдно или горько - а этой клоаки нет. И вот это удивительно. Откуда ты такая?"
"Может, я агент своего агентства, поэтому и такая?" - подумала Маша Шостаковичу без особого интереса.
"Ну да, конечно", - ответил тот известной формой отрицания, и больше ничего не говорил.
Потолкавшись среди толп туристов по Эрмитажу и вдоволь насытившись архитектурой и картинами (впрочем, к картинам был неравнодушен только Шостакович), они пошли обратно к офису БИМПа, откуда и появились в Машином городе.
Наконец, ощутив своё собственное привычное тело в трансферном кресле, Маша с удовольствием размяла члены и порадовалась удобной одежде. Пройдя в кабинет, она засела за отчёты и разобрала недоделанные Катей свои собственные дела, их была всего парочка, причём довольно стандартных - потеря сознания и буддистский выход астрального тела. Через десять минут все дела были сделаны, а отчёт по командировке написан (информатор не явился на встречу), и Маша пошла домой.