Агентство потерянных душ
Шрифт:
– Я не персонал базы!
– Но вы здесь, а я - ваш руководитель. Поэтому потерпите пару минут.
"Маша, нет смысла сопротивляться. Лучше прояви лояльность, она тебе ещё понадобится", - прошептал Шостакович.
Маша сжала губы и позволила надеть на себя датчики.
Техник несколько секунд производил некоторые манипуляции с прибором, а затем на его лице расцвела улыбка. Он отсоединил датчики, без слов подошёл к Квинту и показал ему дисплей прибора.
Квинт тоже улыбнулся.
– Мария
Маше не знала, что ей надо сказать, и просто молчала. Её заливала краска стыда, смешанного с раздражением.
– Так кто же у нас там сидит, а, уважаемая?
– Квинт подошёл и почти втолкнул своё лицо в лицо Маши.
Молчать и юлить не было смысла.
– Шостакович Дмитрий Дмитриевич... Великий, гениальный русский композитор...
– прошептала она.
Но слух у Директора был неплохой.
– Бедный Дмитрий Дмитриевич, - вздохнул Квинт, - как часто гениальность соседствует с душевной болезнью... Но не беспокойтесь, Мария Сергеевна, он не причинит вам вреда. Раз уж я не могу сейчас достать его из вашей головы и посадить в лечебницу, мне придётся обезопасить вас от него. Берестов?
– Да, Директор, - негромко ответил правый охранник, что держал Машу.
– Сейчас отведите Марию Сергеевну в бокс для душевнобольных номер 2 в медицинском отсеке - помните, где буйного больного пристёгивают к кушетке, а со всех сторон оббито мягкими матрасами? Мария Сергеевна - очень важный сотрудник, и мы не имеем права допустить возможность того, чтобы в моменты её слабости Шостакович перевёл управление на себя и причинил ей вред. Мария Сергеевна пробудет там, пока не будет найден способ безопасно отделить её от сбежавшего больного и поместить его обратно на лечение. Исполняйте.
А затем обратился к Маше:
– И не беспокойтесь, Мария Сергеевна, относительно вашего постоянного тела в вашем офисе - о нём позаботятся.
Машу вели по коридору, затем спускали вниз на лифте. Она не сопротивлялась. С Шостаковичей говорить было не о чем. В её голове стояла и не уходила одна мысль: "Хоть бы он не захотел сделать ещё одно исследование... Хоть бы он не захотел сделать ещё одно исследование... Хоть бы он не захотел сделать ещё одно исследование..."
Через полчаса Маша в сменном носителе лежала, привязанная за руки и ноги, на неуютной кушетке и в безысходности смотрела на белый больничный потолок.
Глава 6: Леттуа Гири
Мария Сергеевна Бастарчук, агентесса Бюро иммиграции Млечного Пути, лежала привязанная на кушетке для буйнопомешанных
Через полдня после её заключения она захотела в туалет и громко, ни к кому не обращаясь, попросила сопроводить её в уборную.
– За Вами уберут, - получила она ответ мужским голосом откуда-то из-за двери.
Маша не поняла, что это значит. Она снова несколько раз попросилась у тюремщика в туалет, но тот только молчал, а в последний раз снова ответил:
– За Вами уберут. Таков регламент. Если Вы снова будете пытаться нарушать процедурный регламент, я дам вам успокоительного.
Успокоительного Маша не хотела, ругаться она тоже не хотела. Поэтому, когда через два часа её мочевой пузырь чуть не лопался, она, убеждая себя, что это сменный носитель и непреодолимой силы обстоятельства, сходила под себя.
Через несколько часов в изоляторе стоял такой запах, будто сегодня ночью там переночевала ватага бомжей. Только она собралась отключиться от реальности - это даже сном назвать было сложно, - как её кушетка дрогнула, и механизм, скрытый где-то в глубине пола, стал медленно её поворачивать.
Маша оказалась почти в вертикальном положении, и в камеру вошел её охранник - один из тех, что вёл её сюда, но не русский. У него в руках был шланг.
И когда тёплый поток из этого шланга сильным напором стал хлестать её по груди, но ногам, по лицу, выбивая всё то, что могло натечь из неё за последние сутки - Маша поняла, что означает "за Вами уберут".
Когда она, дрожащая после очищения шлангом, попросила пить, в этом ей не отказали и принесли два стакана - с жидкой питательной массой и с водой. Маша поела и попила через трубочки, что охранник сунул ей в рот, и сила немного вернулась к ней.
Опять потянулось мучительное ожидание чего-то неизвестного.
"Что, молчишь, Дима? Нечего мне сейчас тебе рассказать".
"Молчу, Маша. Но я не бездельничаю. Я пишу свою Шестнадцатую симфонию".
"Как же ты, без инструмента-то?"
"Мы, композиторы, очень хорошо знаем всю внутреннюю механику звука, Маша. Инструмент желателен, но не обязателен. Были бы у меня руки - я бы мог записывать партитуры написанных частей. Но рук у меня нет - поэтому я запоминаю".
"Дай бог, чтобы твоя Шестнадцатая увидела свет".
"Она увидит, Маша, не беспокойся. И о себе, и о нас не беспокойся. Ари и Рене что-нибудь придумают".
"Лучше уж я что-нибудь придумала бы..." - сказала Маша сама себе и, наконец, почувствовала. что может спокойно уснуть.
На исходе чётвертого дня, после нескольких очищающих омовений и почти внутривенных кормлений, без всякого предупреждения к Маше пришёл Квинт. Постоял, глядя на ее побелевшие губы и побледневшее лицо, ставшее вдруг скуластым и просвечивающим, и поцокал языком.