Агнец в львиной шкуре

Дмитрюк Сергей Борисович

Затушив огонь и взвалив на себя улов, мы двинулись в сторону посёлка. Джиро шёл впереди, освещая нам дорогу тусклым фонарём, и поминутно поглядывал на звёзды, словно надеялся увидеть там загадочную и прекрасную фею, исполняющую заветные желания.

Аюми сидела у порога своего дома и задумчиво смотрела на выплывавшую из-за облаков серую луну. Девушка тихо напевала какую-то песню, и в ночной тишине её глубокий голос звучал тоской и призывом. Она пела о несбывшейся мечте.

Остановившись невдалеке, я невольно прислушался к словам.

Я соберу и спрячу жемчуг белый, Что рассыпает шумный водопад. В минуты грусти в этом бренном мире Он мне заменит те потоки светлых слёз, Что проливаю я, когда увижу, Как под деревьями ложатся Охапки листьев, красные, как кровь. Я знаю: тщетно подношенье осени смиренной. И верно молвят, что в луне десятой боги Навечно покидают этот мир. Так пробудись, проснись скорее И стань товарищем моим, ты, спящий мотылёк!..

Песня умолкла на высокой ноте, словно стихший в ночи лёгкий ветерок. Аюми заметила нас и поспешно поднялась на ноги, смущённо потупив взор.

— Что ты сидишь здесь одна, дочка? — удивился Лю Инь.

— Жду вас.

— Уже поздно. Девушке не безопасно оставаться здесь одной! — покачал головой Лю Инь. — Пойдём в дом. Мы принесли тебе славный улов!

— Хорошо отец.

Аюми бросила на меня быстрый взгляд и покорно последовала за своим отцом, взяв брата за руку.

* * *

В этот день шёл проливной дождь, и рыбная ловля была невозможна. Потоки воды обрушивались на землю серой стеной, стекали звенящими водопадами с крыш домов. Делать было особо нечего, и я сидел у окна, тоскливо взирая на промокший мир.

Лю Инь возился с прохудившейся сетью. Джиро пристроился под навесом у входа и что-то вырезал отцовским ножом. Аюми занималась готовкой у плиты.

Какой-то шум раздался снаружи, когда она проходила мимо меня, чтобы выплеснуть грязную воду в лужу на улице.

— Что там? — спросил я.

Аюми замерла на пороге дома, всматриваясь куда-то вдаль, и вдруг на лице её появилось напряжение.

Шум на улице усилился, послышались чьи-то отдалённые голоса, приближавшиеся с каждой минутой. Я быстро поднялся со своего места и вышел на крыльцо. Слева, со стороны храма, бежали двое мальчишек, испуганно вопя на всю улицу:

— Хагетама! Хагетама! Спасайтесь! Спасайтесь все!

— Хагетама? — Лю Инь вскочил с лавки, как ошпаренный, и подбежал к двери, высовываясь наружу и опасливо озираясь по сторонам.

Мальчишки пробежали мимо нас, не замечая луж, грязные и мокрые от дождя. Джиро посмотрел им вслед и нерешительно оглянулся на отца.

Лю Инь испуганно схватил Аюми за руку и торопливо заговорил:

— Дочка,

дочка! Скорее прячься! Скорее за дом, в потайную яму, чтобы они не увидели тебя!

— Отец! Я не боюсь их! — презрительно воскликнула девушка.

— Родная! Ради Всевышнего, не противься мне! Ты и Джиро — это всё что осталось у меня в этом мире!

Лю Инь молитвенно сложил руки и на глазах у него появились слёзы.

По улице в рассыпную уже бежали испуганные люди, торопливо прятались по своим домам, поспешно запирая двери и ставни на окнах.

— Что происходит? — не понимал я.

— Это хагетама! — воскликнул Лю Инь. — Они снова пришли к нам! Камал! Умоляю! Убеди Аюми, спрятаться! Если они найдут её… — Губы его задрожали, и он замолчал, не в силах произнести больше ни слова.

Я посмотрел на девушку. Брови её нахмурились.

— Хорошо! Я спрячусь, отец. Не бойся за меня. Подумай лучше о Джиро.

Аюми решительно направилась за угол дома, а Лю Инь схватил сына за руку и увёл с его улицы.

В это время на площадь, перед храмом, грохоча, выехали две машины армейского типа. Из них выпрыгнули девять крепких молодцов. Все они были с обритыми наголо черепами, голыми мускулистыми торсами, разукрашенными устрашающими татуировками. У многих в ушах и носах блестели серьги или кольца. Потрясая широкими плоскими клинками с загнутыми книзу остриями, какими здесь обычно рубили хворост, и громко выкрикивая непристойные ругательства, они уверенно разбрелись по посёлку и принялись бесцеремонно вламываться в рыбацкие дома и избивать их жителей.

При виде происходящего в сердце моём начал закипать гнев и негодование. Я по-прежнему стоял на пороге дома Лю-Иня, раздумывая, как поступить, когда заметил появившуюся на ступенях храма сгорбленную старуху с палкой в руках. Казалось, она совсем не боится происходящего вокруг. Хромая, она спустилась на улицу и направилась в нашу сторону, не обращая внимания на двух наглых бандитов, бесцеремонно потрошивших храмовые урны для подаяний у неё за спиной.

Бритоголовые здоровяки сразу заметили старую женщину. Громко хохоча и отпуская непристойности в её адрес, они нагнали старуху метрах в двадцати от дома Лю Иня. Один из бандитов с силой пнул ногой её в спину. От его удара беспомощная женщина тяжело упала в грязную лужу, раскинув руки в стороны и выронив свою палку.

— Куда так спешишь, старая? Решила поиграть с нами в прятки? — выкрикнул другой бандит, скалясь в довольной наглой ухмылке.

Первый бандит встал подбоченившись над старухой, охавшей от боли, и спокойно наблюдал за тем, как она пытается подняться на ноги.

— Гнусный ублюдок! — прохрипела та, с трудом вставая на колени. — Твоя мать, должно быть, рожала тебя в сточной канаве рядом с червями и дохлыми собаками, раз ты не ведаешь уважения к людям!

Старуха замахнулась на бандита своей палкой, но он с лёгкостью выхватил её у неё из рук и переломил через колено. Презрительно и гневно бросил: