Ах, эта Африка!
Шрифт:
Пока мы оглядывались, изучая внутренность толстостенного сооружения, на террасе вновь послышался топот босых ног – примчалась уже известная компания с бельём в руках и дружно начала крутиться около кроватей: один застилал простыни, другой натягивал кишкообразные наволочки на подголовные валики, третий привязывал противомоскитные сетки к тем самым длинным палкам, назначение которых показалось нам вначале непонятным. Быстро закончив все несложные операции и вежливо поприветствовав нас, они утопотали вниз. Мы приняли душ, который оказался действительно хорошим – толстые струи хлестали, как из ведра, и вода быстро стекала по полу в угловое отверстие, переоделись
Все столики были свободны, кроме одного, за которым сидел примерно нашего возраста молодой человек, темноволосый, тёмноглазый, в шортах, распашонке и сандалиях на босу ногу. Поднявшись навстречу нам, он оказался маленького роста, но крепкого сложения.
– Роже, – представился он, – преподаю французский язык и литературу в колледже.
Мы сразу прониклись взаимной симпатией и сели вместе за тот же столик. Меню было вполне сносным, хотя Виктору не понравился чечевичный суп. После ужина к нам присоединился владелец гостиницы, Самба вытащил на улицу, на площадку перед залом, четыре кресла, снабдил каждого холодной бутылкой «кока-колы», и мы начали первый из бесконечных провинциальных африканских вечеров; до полуночи ещё было далеко, но из-за темноты и тишины казалось, что вот-вот наступит утро.
Примерно через час появился директор колледжа. Он появился из малолитражного автомобиля, вынырнувшего из темноты и остановившегося почти у наших ног. Высокая стройная фигура в белом мусульманском балахоне долго и осторожно выбиралась наружу сквозь узкую и низкую дверцу. Мы познакомились. Он сказал, что заедет завтра утром за нами и повезёт в колледж, затем попрощался, ввинтился в свою малолитражку, после некоторых усилий оживил упрямый двигатель и уехал.
Мы сидели и молчали. Было тихо, никаких автомобилей не возникало на асфальте перед нами, никаких пешеходов, а насыпь, горбатившаяся сразу за дорогой, полностью съедала перспективу, поэтому вокруг казалось еще темнее и думалось, что сидишь на дне оврага. Лампочка на стене над нами мешала видеть звёзды, я встал и прогулялся в сторону, в темноту, чтобы полюбоваться ими, крупными и яркими, некоторые из созвездий были знакомы. Когда вернулся на место, где-то в отдалении возник уже знакомый, но ещё не привычный ритм там-тамов.
– Что это? – спросил Виктор.
– Танцуют, – ответил, зевая, господин Ламе.
– А где?
– Где-нибудь в кварталах.
– И часто?
– Да каждый вечер… Их на работу не загонишь, ну а плясать всегда готовы.
Мы неловко помолчали.
– Пора спать, – сказал "осколок колониализма", – мы здесь живем по солнышку. Спокойной ночи.
Он поднялся и заковылял к своей двери. Самба уже громыхал засовами дверей обеденного зала. Ничего не оставалось делать, как подняться и погрузиться в темноту туннеля. Но тут Роже вынул из кармана и включил фонарик.
– Вещь первой необходимости в Африке, – объяснил он. – Моё помещение здесь, вся левая от прохода часть первого этажа, две комнаты, ванная, кухня, вход отдельный со двора.
Он пожелал нам доброй ночи и вежливо посветил фонариком, пока мы не добрались до подножия нашей "царской" лестницы. Лампочка наверху светила как далекая звёздочка. Поднявшись наверх, мы четко ощутили, что совсем одни на втором
– Надо б лампочку повесить – денег всё не соберем, – преувеличенно громко провозгласил я. – Чего он фонарь во дворе не сделает?
– Экономит, – ответил Виктор.
Мы быстро проскользнули к дверям спальной, и я немедленно щёлкнул выключателем.
– Да будет свет! Ах, как хорошо.
– Ага, – ответил Виктор, доставая из чемодана мощный фонарь, приобретенный ещё в столице.
С этого момента я никогда не видел его без фонаря после наступления темноты.
Через несколько минут я почувствовал, что усталость после длинной дороги и новые впечатления дают себя знать.
– Хочется в горизонтальное положение, – объявил я.
– Пора, – сказал он.
– Без кондиционера и при закрытых дверях мы тут задохнемся, ночь-то вовсе не прохладная.
– Это точно.
– Может, снимем эти сетки?
– Съедят.
– Кто?
– Комары. Ты что, не ощущаешь?
Тут до меня дошло, что я уже давно автоматически расчёсываю укушенные места на лодыжках и локтях.
– Н-да, ощущаю… Придётся оставить двери открытыми. Ну ничего, я слышал, как Самба зачинил ворота туннеля, а они железные и закупоривают проход под самый верх.
– Нужны им ворота…
– И заборы здесь вроде высокие.
– Страшны им заборы…
– Калитку я тоже запер.
– Важна им эта калиточка…
– Да кому «им»?
– Не знаю…
– Всё равно, у нас нет выбора, жара здесь чёрт знает какая. Ныряем?
– Угу.
Я полез под мою сеть. Виктор выключил свет, прошлепал с фонарём к своей кровати и тоже угнездился. Было действительно жарко, я сразу же отбросил верхнюю простынь и, тем не менее, тут же начал потеть. Через несколько минут снаружи противно зазудели, потом зазвенели, потом злобно завизжали комары. «А, голубчики! – подумал я. – Не нравится, не пролезть». И стал засыпать. И заснул.
И довольно быстро проснулся. Что-то было не так. Темнота жуткая. Ветра нет, снаружи ничего не шевелится. Что же меня разбудило? Шаги? Да, вроде шаги. Или когти где-то скребли? Да, и когти, кажется. Но всё-таки, во-первых, шаги.
– Виктор, – осторожно и тихо позвал я, – ты спишь?
– Проснулся.
– Отчего?
– Кто-то дышит.
– Как дышит, где дышит?
– Не знаю.
– Включи-ка фонарь!
– Не хочется…
– А, по-моему, меня разбудили шаги.
– Тс-с!.. Вот, опять дышит!
Действительно, дышит. И не один. А откуда, не поймёшь. Вдруг наверху послышались шаги.
– Слышишь, кто-то ходит!
– Слышу… Чего ему там делать?
– Не знаю… А дышат из-под твоей кровати.
– Нет, из-под твоей, я точно слышу.
– Включи фонарь!
– Не хочется…
– Да мы так от страха сдохнем! Направляй фонарь под мою кровать и включай!
– Ладно.
Вспыхнул луч света, я сел на кровати и начал подпрыгивать, сидя, и из-под неё полезли собаки, штук пять или шесть! Мы закричали на них, захрюкали, заулюлюкали и тогда из-под кровати Виктора выскочили еще штуки три и, поджав хвосты, кинулись за остальными, стуча когтями по цементной террасе. Мы долго не могли придти в себя от изумления и потрясения, даже смеяться не хотелось. Потом успокоились, легли и выключили фонарь.