Ах, эта Африка!

Савров Лев

– Конечно, хозяин! Давайте денег, я куплю овощей.

В обед он торжественно внёс в столовую большую кастрюлю. Сняли крышку – опять пюре-бурда.

– Омар!!

– Я здесь, хозяин.

– Это что такое?

– Овощной суп… как вы заказывали…

– Да ты что, не помнишь? Расскажи, как ты его делал.

– Ну, приготовил бульон, не стал варить овощи целиком, а почистил их и нарезал, как вы говорили…

– А потом?

– А потом сварил их…

– И?

– И протёр…

Роже хохотал, у Виктора на скулах набухли желваки: он очень любил овощной суп и за месяц нашей африканской жизни ни разу его не попробовал, потому что в столице мы ели в ресторане, где вообще никогда никакого первого блюда

не подавалось.

Утром третьего дня я растолковывал Омару на кухне:

– Сделай нам овощной суп так: приготовь бульон, почисти овощи, нарежь их дольками и сложи отдельно; вари картошку и морковь вместе полчаса, капусту и фасоль отдельно двадцать минут; потом отцеди воду, сложи все сваренные овощи в бульон, добавь луку и травок и доведи до кипения. Понял?

– Всё понял, хозяин. Давайте денег, я куплю овощей.

Наступило время обеда.

– Ну, Роже, сегодня ты, наконец, попробуешь овощной суп по-русски, называется селянский.

– Тре бьен, я люблю пробовать новое.

Открываю крышку – опять бурда! Мне захотелось плакать.

– Я же тебе объяснил!..

– Всё делал, как вы сказали, хозяин. Все овощи сварил отдельно, потом отцедил и сложил в бульон, добавил луку и травок…

– Ну?

– Ну и протёр с бульоном…

Роже от смеха упал со стула, у него по щекам текли слёзы. У меня почти тоже, но от злости.

– Мерд! – сказал Виктор с отвращением, вставая из-за стола.

Хорошее французское слово "мерд", очень емкое.

Утром четвёртого дня я произвел несложные арифметические подсчеты и обнаружил, что за это время Омар обсчитал нас на стоимости продуктов процентов на тридцать. Пришлось срочно с ним расстаться.

Вторым был Мустафа. Он не приворовывал, а может быть просто не успел, потому что был таким грязнулей, что мы вытерпели только сутки, не понравилось нам жаркое из мух и тараканов. Третьего и четвертого я совсем не запомнил, до того они оказались невыразительными. Дополнительной проблемой для нас было избавиться от хождения на рынок за мясом, овощами и фруктами, ибо бакалейные товары мы покупали оптом в лавке у наших друзей-ливанцев.

Наконец появился Алассан, и тут наши хозяйственные заботы разом закончились. Он был очень чистоплотным, всегда опрятно одетым, улыбчивым веселым сорокапятилетним мужчиной, скрупулезной честности и родительской заботливости. Жил он с женой и пятью детьми в небольшом глинобитном домике на дальней окраине города. После успешного окончания испытательного срока первое, что он сделал – попросил аванс и купил велосипед. "Я хочу утром быстро добираться, чтобы у вас на столе за завтраком был всегда горячий кофе", – объяснил он серьёзно. Даже Виктор заулыбался.

Глава 8: Немного о месте действия

Наш городок, оказывается, затерялся в весьма важном стратегическом месте саванны – на стыке границ трёх государств и на пересечении трансафриканской железной дороги с большой рекой. Поэтому жизнь здесь кипела. Коренного населения насчитывалось около тридцати тысяч, европейцев и других белых обитателей к этому времени осталось не более двадцати пяти человек, так что все друг друга хорошо знали и образовали как бы землячество. Немудрено, что и африканское население было осведомлено о каждом нашем шаге.

В городе выделялись три стихийных центра деловой и общественной активности: два постоянных и один временный. Временный – это вокзал в момент стоянки "экспресса", раз в сутки в течение часа, поскольку станция считалась пограничной. Остальное время дня и ночи тут властвовало мёртвое царство. Первым постоянным центром следует назвать, конечно, городской рынок, который функционировал без выходных и праздников с шести утра почти до полуночи при свете керосиновых ламп после захода солнца. Там правило весёлое столпотворение, прерываемое всеобщим ленивым симпозиумом в тени во время

послеобеденной сиесты. Продавцов было в несколько раз больше, чем покупателей, любимая поза торговца – лежание на боку, торговки – сидение на корточках. По неписанным законам за любую покупку нужно было торговаться. Обычно покупатель и продавец делали это весело и яростно, с выразительной жестикуляцией и демонстративным обращением к свидетелям, расходясь вроде бы окончательно по нескольку раз. У Виктора открылся замечательный талант – он своим флегматичным терпением мог что называется "дожать" самых несговорчивых. Особенно ловко ему удавался приём по сталкиванию конкурирующих торговцев. Вскоре на рынке его очень зауважали.

Вторым постоянно действующим общественным местом, особенно в дневное время, была река. Она была хороша: широкая, хотя и мелкая в районе города, с живописными берегами, торчащими повсюду из воды скалами, камнями и бурлящими протоками между ними, с необъятными песчаными отмелями и косами, с высовывающимися на поверхность верхушками кустов в местах тихих прибрежных заводей. Большие пассажирские и маленькие рыбачьи пироги сновали по ней непрерывно, лодочники на больших пирогах выделывали чудеса эквилибристики с шестами, втыкая их в дно и бегая по длинным бортовым доскам с проворством обезьян от носа к корме и обратно. Как-то один из парней все-таки зазевался, пирога ушла из-под него, и он повис на шесте, громко воя и постепенно сползая в воду. Его напарник и не думал тормозить лодку, а, сидя на корме, громово хохотал, показывая на несчастного пальцем, пока сам не опрокинулся от смеха в воду вместе с шестом, лежавшим у него поперек колен. Предоставленная самой себе, пирога медленно задрейфовала по течению. Пришлось пассажирам, в большинстве состоящим из дебелых матрон в навёрнутых вокруг телес разноцветных тканях, погружаться в воду и брести к берегу, благо до него было недалеко. Пока они добирались до суши, на этом месте уже собралась окружившая двух молодцов-мокрецов улюлюкающая, смеющаяся толпа человек в двести, предвкушающая скандал, который и не замедлил разразиться. Кричали одновременно все, хлопали себя ладонями по груди, коленям и бедрам, воздевали руки к небу, простирали их в стороны, апеллировали к наслаждающейся публике, но не серьёзно, а совершенно очевидно для собственного удовольствия и развлечения: в движениях действующих лиц не было заметно и признака злобы. Потом последовала торжественная церемония возвращения денег за несостоявшуюся переправу, потом все долго ловили пирогу, в общем, народное кино.

Только рыболовы в маленьких пирогах невозмутимо продолжали свое бесконечное кропотливое дело – бросали и вытаскивали сети. Тут не до шуток, за день так набросаешься, помереть можно. Сеть представляет собой круглый парашют, её надо раскрутить над головой и бросить так, чтобы она точно раскрылась на поверхности воды и пошла вглубь под действием симметрично привязанных к внешнему обводу грузов. Она не поддевает рыбу, а накрывает её, прижимая ко дну, при медленном вытаскивании сеть схлопывается. Всё это происходит на быстрине и сидящий на корме гребец с веслом должен удерживать пирогу на месте – адский труд, требующий виртуозной техники.

С утра и до захода солнца женщины и девушки со всего города стирали и сушили тут же на песке белье и одежды, вокруг купалась мелкота – их дети, братья и сестры. Почти все обнажены до пояса, а многие и совсем раздеты, лоснящаяся на солнце мокрая разных оттенков темная кожа, у молодых прекрасные стройные фигуры, на старых часто просто страшно смотреть, а старые – это уже после тридцати, к такому рубежу обычно местная женщина родила уже десять, двенадцать детей. На нас не обращалось вроде бы никакого внимания, когда мы без кино и фотоаппаратов, но потребовалась определённое время и дипломатия, чтобы они привыкли к съёмкам; дети же норовили влезть прямо в объектив.