Ах ты... дракон!
Шрифт:
Золотом.
Как это у рыцарей называлось? Сoup
de
grace, добивающий удар.
Золото в этом мире могли притягивать только драконы.
Они когда-то щедро поделились магией с людьми, маги-вельхо могли творить чудеса: могли лечить и убивать, творить ветер и изменять растения, насылать сон и дробить камни. Но металлы они - как бы им не хотелось!
– притягивать не могли. Соберись вместе сотня вельхо, положи перед собой руду, задействуй
копи
на
Выделить и притянуть металл вот так, на чужой земле, из любой почвы, на какой бы глубине и в какой концентрации не залегал бы драгоценный металл... на это способны только драконы.
Нет, полной тишины в поселке драконоверов не было: перекрикивались люди на улице, тихонько шептались о чем-то дети, высунувшие свои любопытные носы из соседней комнатки, капал из второпях опрокинутого кувшина молочный напиток... Это капанье и тихое урчание довольного нежданным угощением местного кота стало слышно теперь... теперь, когда в домике стало тихо.
Подрагивающая рука теттавы Асхата недоверчиво коснулась блестящего, точно отполированного бока глыбы - Славка ухитрился даже придать металлу почти правильную форму, и каменюка довольно успешно изображала из себя куб...
– и отдернул руку.
– Еще горячий... Это вы, все-таки вы. Добро пожаловать... Крылатые. Пожалуйста, будьте гостями. Все, что у нас есть - ваше.
Далеко-далеко, в безымянной долине
– Тварь!
Больно.
Очень...
Первая боль всегда самая острая. Особенно... если... по свежим... следам... терпеть... Терпеть. Почти... невозможно...
Придется.
– Тварь, тварь, гадина упрямая!
– чужак хлещет не разбирая, не давая отвернуться и прикрыть голову.
Только бы по глазам не попал. Ведь все, что осталось - смотреть. Если отберут и это - останется только...
Больно.
А небо казалось таким близким.
И
то
тепло... там... ведь чего-то удалось коснуться там, на линии соединения. Или кого-то. Кого-то... не здешнего. Это ведь было, было, не показалось - от него пришла энергия. Немного, глоток. Но она была!
Мое рождение случилось уже после Времен Безумия, но когда нам еще разрешали разговаривать, старшие говорили про такое. Так бывает, когда
чувствуешь своего
. Он может поделиться силой...
Неужели это правда?
Если удастся соединиться еще раз!
Если удастся упросить его поделиться! Он свой, он согласится...
Если... если получится пережить сегодняшнее
Больно. Больно-больно-больно. Не могу. Не надо, перестань. Прошу.
Просить нельзя.
– Я... тебя... отучу... запрет... нарушать! Отучу!
Черные глаза, жмурясь сквозь слезы, смотрят в небо. Отвлечься.
Здесь было очень красиво. Когда-то. Даже теперь, когда половина долины оказалась засыпана, а северную часть изуродовали своими постройками чужаки, еще заметно было, какими красивыми уступами спускались к светящемуся центру долины террасы...
Знали бы строители, что их творение станет для них и их детей и внуков тюрьмой без надежды освободиться.
Или с надеждой?
Не думать про это. Не могу...
Долина тонет в черно-красном мареве, в хлещущих белых вспышках.
М-м-м...
В черно-красный мир, весь из свиста жала и чужачьих ругательств, вдруг вплетается новый звук. Еще один голос. Пустой и легкий, как выеденный мурашами панцирь. Ленивый:
– Пайонг, заканчивай это. Разве шестой номер не в завтрашней очереди? Что с этой туши выжмут, если ты снова зарвешься?
Жало замирает.
– Эта тварь опять пошла на контакт! Она, считай, пробила первую линию контроля! Да за такое... придушить за это мало! Дрянь, а?
– И что? Контроль тройной, прорвет первую линию, там и застрянет.
– Да...
– голос чужака промедлил лишь самую малость, но второму этого хватило:
– Или ты, придурок, опять поленился полный контур замыкать?
– лень пропадает, в голос вливается оживление.
– Ха! Главному это понравится!
– Донесешь?
– А ты бы на моем месте не донес? Нет уж, твоя дурь - моя прибыль. Пока!
– Урод!
– шипит чужак вслед зло и бессильно. И разворачивается к шестому номеру, снова наливаясь дурной яростью.
– Из-за тебя все, тварь! Нна!
Слепящая вспышка боли почти выламывает крылья. Выгибается в судороге тускло-серебристое тело, запрокидывается в муке голова, увенчанная короной с обломанным зубцом...
Но черные глаза по-прежнему смотрят в небо. Такое далекое сейчас, недоступное небо.
Я все равно вырвусь отсюда! Слышите? Я вырвусь!
Петсо, поселок на краю Соленой пустыни.
Ветер дул здесь непрерывно, и днем, и ночью. Только и разницы, что летом горячий, а сейчас, зимой - иссушающе-ледяной. А зверье нападает в любую погоду, да такое, какого нигде больше нет. Гиблые места.
И зачем Нойта-вельхо цепляется за эти бесплодные земли? Ничего не вырастишь, ничего не добудешь, все, от муки на лепешки до нитки на починку одежды, от дерева дом покрыть до оружейного припаса - все приходится привозить с собой.