Ахэрээну
Шрифт:
— Вот я и хочу предупредить господина Айю, и остальных.
— Тебя еще на воротах задержат, у Суро наверняка уже свои люди в городской страже. И ничего ты не сделаешь, даже если пропустят; предупредишь десяток человек, а большего не успеете.
— Только не требуй от меня сидеть в стороне.
— Я и не требую, но не равняй себя с голубями по скорости! Их у Суро довольно! И в этот раз тебя точно не выпустят, а мне… — она неожиданно разрыдалась. Рииши не привык иметь дело с женскими слезами, поначалу опешил, но потом понял — как же она устала и испугана. Жестоко и глупо теперь все время ждать от нее
Она промокнула глаза косой, выпавшей из прически.
— Ты прости меня, — сказал Рииши, — Я совсем не этого хотел. А тебе в самом деле не нужно возвращаться, плохо будет в Осорэи. Куда тебя отвезти? Тут неподалеку есть поместье твоей родни или верных Дому людей?
— Кто сейчас может поручиться за чужую верность, — грустно сказала Майэрин, — Отвези меня к Ольховому ручью, там живет двоюродная сестра отца, я ее очень люблю. И ее мужа, они хорошие.
Ольховый ручей, к счастью, был по дороге, хотя и несколько в стороне. Рииши терял два часа, но армия идет медленно, он все равно ее серьезно опережал. Если только заговорщики в самом Осорэи не убили своих противников исподтишка.
Поместье оказалось уютным, как, похоже, у всех Аэмара, и маленьким. Беглецов встретили испуганно, однако довольно радушно. Тетушка просто хлопотала, а ее муж словно бы что-то решал. И, кажется, удивлен был таким визитом, но не тем, что случилось в Срединной.
Передать им девушку и сразу умчаться Рииши мог, но не стоило так поступать с возможными союзниками. Пришлось все рассказать, и снова потерять время. Кожей чувствовал, как оно уходит, царапая когтистыми лапками на прощание.
Муж тетушки Майэрин наружность имел очень располагающую, а голос еще более приятный, такой доверительный. И этим голосом он принялся объяснять гостю, что самоубийство лучше будет совершить тут, в садике, под красивыми глициниями, а не мчаться для этого в Осорэи.
— Я наслышан о любви к вам городской стражи. Но за несколько месяцев там должны были произойти перемены — Нэйта не любят оставлять за спиной людей с оружием, — говорил он. А Рииши ощутил одновременно ярость и стыд: кто-то посмел усомниться в верности его недавних подчиненных! И он сам хорош… отошел от дел стражи, отдал всё в чужие руки, да не своего ставленника. Отец бы не поступил так, он бы приглядывал…
Собеседник довольно кивнул, поняв, что его довод услышан, и привел новый: стражников мало, для армии они, даже верные, не противники. А большинство горожан попросту затаятся, им нет резона выступать, когда два высших Дома делят власть. Их можно было бы поднять за генерала, за его род, но делать это нужно было раньше — и умеючи.
— Нет смысла сейчас возвращаться, — продолжал он — ровно, почти по-домашнему, будто в задушевной дружеской беседе. — Вы сможете, вероятно, кого-то спасти. Но тогда Дом Нара и верные ему семьи окажутся втянуты в военный конфликт. И за нескольких спасенных впоследствии придется отдать больше жизней. Если же вы пока останетесь в стороне — пока, обратите внимание! — то переговоры возможны.
Рииши несколько раз порывался встать, попрощаться, но не мог. Уважение к старшим пересиливало. И этот родственник Аэмара — он носил другую фамилию — в самом деле казался искренним и обеспокоенным.
Время уходило, а вынужден был тратить его на разговоры.
— Правда,
Майэрин — она присутствовала при разговоре, сидела, до глаз завернувшись в накидку из тонкой шерсти — почему-то порозовела вся, даже руки.
— Подумайте, — заключил хозяин. — От честного и порывистого молодого человека, отвечающего лишь за себя, резонно ждать таких же поступков — и, к сожалению, необдуманных. Но главе Дома, к которому тянутся многие ниточки, вероятно, стоит учитывать этих многих.
Сад служил приютом для светлячков: одни, зеленые, сидели неподвижно на травинках и ветках, другие, золотистые, порхали, заполняя собой ночь. Майэрин любовалась ими; дома, в Осорэи, они почему-то были нечастыми гостями. А тут — словно на небо попала, или в пруд, где отражается небо. Наверное, все-таки в пруд, ведь нечем дышать.
А где-то там, среди темных холмов, одинокий всадник…
Протянула руку, поймала живую искорку. Говорят, с их помощью влюбленные обмениваются посланиями, особенно те, кому запрещают видеться… Майэрин разжала пальцы. У нее другая история, и все равно нет смысла в послании. И уже сказано обо всем.
Тетушка подошла неслышно, легкой рукой обняла за плечи.
— Не плачь, девочка. В смутные времена для нас только так — либо уважать своего мужчину и постоянно за него опасаться, либо считать его человеком никчемным. Иное бывает, но редко…
Проскакав с четверть часа, Рииши остановил коня на дорожной развилке, одна дорога вела в Осорэи, другая — в долину предместий. В кустах по обе стороны мерцали огни светлячков, словно множество глаз хищников, наблюдающих за ним. И ни души больше, самое время и место обдумать все еще раз.
В Осорэи находилась сейчас его мать, самый родной человек. Женщин обычно и при мятеже не трогали, но и доли такой возможности нельзя оставлять. А Суро уже показал себя готовым на жесткие меры, иначе по-другому обошелся бы и с офицерами Срединной, и с ним самим.
Но именно ради матери ему и нельзя возвращаться. Если вдруг их захватят обоих, он будет мягче шелковых волокон в руках заговорщиков.
Но он себе не простит, если спрячется…
Раздумье длилось недолго — тронув повод, направил коня по одной из дорог.
**
Закончив укладывать черепицу, Лиани спрыгнул с крыши пристроя на приставленную телегу, а с нее на землю. Время обеда подошло, гонг низко пропел, по двору уже тянулась вереница монахов, а к другому входу собирались беженцы и паломники, которым война помешала вернуться домой. Нээле разглядывала их, будто и цепочка фигур в коричневом, и отдельные пестрые силуэты были ей в новинку, словнои не успела привыкнуть. А что делать, если Лиани сам не смотрел ни на что, кроме работы, а свой интерес к миру словно ей передал?