Ахилл Татий "Левкиппа и Клитофонт". Лонг "Дафнис и Хлоя". Петроний "Сатирикон". Апулей "Метамофозы, или Золотой осел"

Апулей Луций

Не довольствуясь бранью, он то и дело поднимал кверху ногу и оглашал дорогу непристойными звуками и обдавал всех отвратительной вонью. Гитон смеялся над его строптивостью и всякий раз голосом передразнивал эти звуки…

* * *

118. — Очень многих, юноши, — начал Эвмолп, — стихи вводят в заблуждение: удалось человеку втиснуть несколько слов в стопы или вложить в период сколько-нибудь тонкий смысл — он уж и воображает, что взобрался на Геликон. Так, например, после долгих занятий общественными делами люди нередко, в поисках тихой пристани, обращаются к спокойному занятию поэзией, думая, что сочинить поэму легче, чем контроверсию, уснащенную блестящими изреченьицами. Но человек благородного ума не терпит пустословия, и дух его не может ни зачать, ни породить ничего, если его не оросит живительная влага знаний. Необходимо тщательно избегать всех выражений, так сказать, подлых и выбирать слова, далекие от плебейского языка, согласно слову поэта:

Невежд гнушаюсь и ненавижу чернь…

Затем нужно стремиться к тому, чтобы содержание не торчало, не уместившись в избранной форме, а, наоборот, совершенно с ней слившись, блистало единством красоты. Об этом свидетельствует Гомер, лирики, римлянин Вергилий и удивительно удачный выбор выражений у Горация. А другие или совсем не увидали пути, который ведет к поэзии, или не отважились вступить на него. Вот, например, описание гражданской войны: кто бы ни взялся за этот сюжет без достаточных литературных познаний, всякий будет подавлен трудностями. Ведь дело совсем не в том, чтобы в стихах изложить события, — это историки делают куда лучше; нет, свободный дух должен устремляться в потоке сказочных вымыслов обходным путем, через рассказы о помощи богов, через муки поисков нужных выражений, чтобы песнь казалась скорее вдохновенным пророчеством исступленной души, чем достоверным показанием, подтвержденным свидетелями…

119.

Римлянин царь-победитель владел без раздела вселенной; Морем, и сушей, и всем, что двое светил освещают. Но ненасытен он был. Суда, нагруженные войском, Рыщут по морю, и, если найдется далекая гавань Или иная земля, хранящая желтое злато, Значит, враждебен ей Рим. Среди смертоносных сражений Ищут богатства. Никто удовольствий избитых не любит, Благ, что затасканы всеми давно в обиходе плебейском Так восхваляет солдат корабельный эфирскую бронзу [300] ; Краски из глубей земных в изяществе с пурпуром спорят. С юга шелка нумидийцы нам шлют, а с востока серийцы. Опустошает для нас арабский народ свои нивы. Вот и другие невзгоды, плоды нарушения мира! Тварей лесных покупают за злато и в землях Аммона [301] , В Африке дальней спешат ловить острозубых чудовищ, Ценных для цирка убийц. Чужестранец голодный, на судне Едет к нам тигр и шагает по клетке своей золоченой, Завтра при кликах толпы он кровью людскою упьется. Горе

мне! Стыдно вещать про позор обреченного града! Вот, по обычаю персов, еще недозрелых годами Мальчиков режут ножом и тело насильно меняют Для сладострастных забав, чтоб назло годам торопливым Истинный возраст их скрыть искусственной этой задержкой. Ищет природа себя, но не в силах найти, и эфебы Нравятся всем изощренной походкою, мягкостью тела, Нравятся кудри до плеч и одежд небывалые виды, — Все, чем прельщают мужчин. Привезенный из Африки ставят Крапчатый стол из лимонного дерева (злата дороже Та древесина); рабы уберут его пурпуром пышным, Чтобы он взор восхищал. Вкруг этих заморских диковин, Всеми напрасно ценимых, сбираются пьяные толпы. Жаден бродяга-солдат, развращенный войной, ненасытен: Выдумки — радость обжор; и клювыш из волны сицилийской Прямо живьем подается к столу; уловляют в Лукрине [302] И продают для пиров особого вида ракушки, Чтоб возбуждать аппетит утомленный. На Фасисе, верно, Больше уж птиц не осталось: одни на немом побережье Средь опустевшей листвы ветерки свою песнь распевают. То же безумство на Марсовом поле [303] ; подкуплены златом, Граждане там голоса подают ради мзды и наживы. Стал продажен народ, и отцов, продажно собранье! [304] Любит за деньги толпа; исчезла свободная доблесть Предков; вместе с казной разоренный лишается власти. Рухнуло даже величье само, изъедено златом. Плебсом отвергнут Катон побежденный [305] ; но более жалок Тот, кто, к стыду своему, лишил его ликторских связок. Ибо — и в этом позор для народа и смерть благонравья! — Не человек удален, а померкло владычество Рима, Честь сокрушилась его. И Рим, безнадежно погибший, Сделался сам для себя никем не отмщенной добычей. Рост баснословный процентов и множество медной монеты — Эти два омута бедный народ, завертев, поглотили. Кто господин в своем доме? Заложено самое тело! Так вот сухотка, неслышно в глубинах тела возникнув, Яростно члены терзает и выть заставляет от боли. В войско идут бедняки и, достаток на роскошь растратив. Ищут богатства в крови. Для нищего наглость — спасенье. Рим, погрузившийся в грязь и в немом отупенье лежащий, Может ли что тебя пробудить (если здраво размыслить), Кроме свирепой войны и страстей, возбужденных оружьем?

300

…эфирскую бронзу… — Эфира — старое название Коринфа.

301

…в землях Аммона— в Египте. Аммон — египетский бог, отождествлявшийся греками с Зевсом.

302

Лукрин— озеро в Кампании, славившееся устрицами.

303

На Марсовом поле— происходили народные собрания в Риме.

304

…отцов… собранье— сенат.

305

…Катон побежденный… — В 55 году до н. э., в консульство Помпея и Красса, Катон тщетно домогался претуры и не прошел на выборах; избран был ставленник Цезаря Ватиний.

120.

Трех послала вождей Фортуна, — и всех их жестоко Злая, как смерть, Энио [306] погребла под грудой оружья. Красе у парфян погребен, на почве Ливийской — Великий [307] , Юлий же кровию Рим обагрил, благодарности чуждый. Точно не в силах нести все три усыпальницы сразу, Их разделила земля. Воздаст же им почести слава. Место есть, где средь скал зияет глубокая пропасть В Парфенопейской земле [308] по пути к Дикархиде [309] великой, Воды Коцита шумят в глубине, и дыхание ада Рвется наружу из недр, пропитано жаром смертельным. Осенью там не родятся плоды; даже травы не всходят Там на тучном лугу; никогда огласиться не может Мягкий кустарник весеннею песней, нестройной и звучной, Мрачный там хаос царит, и торчат ноздреватые скалы, И кипарисы толпой погребальною их окружают. В этих пустынных местах Плутон свою голову поднял (Пламя пылает на ней и лежит слой пепла седого). С речью такою отец обратился к Фортуне крылатой: «Ты, чьей власти дела вручены бессмертных и смертных, Ты не миришься никак ни с одной устойчивой властью, Новое мило тебе и постыло то, что имеешь; Разве себя признаешь ты сраженной величием Рима? Ты ли не в силах столкнуть обреченной на гибель громады? В Риме давно молодежь ненавидит могущество Рима, Груз добытых богатств ей в тягость. Видишь сама ты Пышность добычи и роскошь, ведущую к гибели верной. Строят из злата дома и до звезд воздвигают строенья, Камень воды теснит [310] , а море приходит на нивы, — Все затевают мятеж и порядок природы меняют. Даже ко мне они в царство стучатся, и почва зияет, Взрыта орудьями этих безумцев, и стонут пещеры В опустошенных горах, и прихотям служат каменья, А сквозь отверстья на свет ускользнуть надеются души. Вот почему, о Судьба, нахмурь свои мирные брови, Рим к войне побуди, мой удел мертвецами наполни. Да, уж давненько я рта своего не омачивал кровью, И Тисифона [311] моя не омыла несытого тела, С той поры, как поил клинок свой безжалостный Сулла [312] И взрастила земля орошенные кровью колосья».

306

Энио— богиня войны.

307

Великий— Помпей.

308

…в Парфенопейской земле… — Парфенопея — Неаполь, по имени нимфы Парфенопы (см. также прим. к стр. 239, к словам «Постройка Сирен»).

309

Дикархида— греческое название города Путеол.

310

Камень воды теснит… — о сооружениях, построенных на искусственных насыпях в море. Реминисценция из Горация, писавшего в оде 1 книги III:

Уж рыбам тесно стало в пучине вод: Среди зыбей громады возводятся. Подрядчик сыплет щебень в воду…

311

Тисифона— одна из трех фурий.

312

Сулла— римский диктатор (88–79 года до н. э.).

121.

Вымолвив эти слова и стремясь десницу с десницей Соединить, он разверз огромной расщелиной землю. Тут беспечная так ему отвечала Фортуна: «О мой родитель [313] , кому подчиняются недра Коцита! Если истину мне предсказать безнаказанно можно, Сбудется воля твоя, затем что не меньшая ярость В сердце кипит и в крови не меньшее пламя пылает. Как я раскаялась в том, что радела о римских твердынях! Как я дары ненавижу свои! Пусть им стены разрушит То божество, что построило их. [314] Я всем сердцем желаю В пепел мужей обратить и кровью душу насытить, Вижу, как дважды тела под Филиппами поле устлали, [315] Вижу могилы иберов [316] и пламя костров фессалийских, [317] Внемлет испуганный слух зловещему лязгу железа. В Ливии — чудится мне — стенают, о Нил, твои веси В чаянье битвы актийской, [318] в боязни мечей Аполлона. Так отвори же скорей свое ненасытное царство, Новые души готовься принять. Перевозчик [319] едва ли Призраки павших мужей на челне переправить сумеет: Нужен тут флот. А ты пожирай убитых без счета, О Тисифона, и глад утоляй кровавою пищей: Целый изрубленный мир спускается к духам Стигийским».

313

О мой родитель… — Фортуна у Петрония — дочь Плутона.

314

То божество, что построило их— бог войны Марс, сыновья которого построили Рим.

315

…дважды тела под Филиппами поле устлали… — Петроний, как и Вергилий в «Георгиках» (I, 490), называет Филиппами и битву при Фарсале между Цезарем и Помпеем (в 48 году), и битву при Филиппах, когда Октавиан и Антоний одержали победу над Брутом и Кассием (в 42 году до н. э.).

316

…могилы иберов… — намек на войны Цезаря в Испании против войска Помпея, а затем против его сыновей.

317

…пламя костров фессалийских… — Фарсал находится в Фессалии.

318

В чаянье битвы актийской… — Говорится о битве при Актии между Октавианом и Марком Антонием, которому помогали войска египетской царицы Клеопатры; вот почему Египет и должен опасаться актийского поражения. Мечи войска Октавиана находятся под особым покровительством Аполлона.

319

Перевозчик— Харон.

122.

Еде успела сказать, как, пробита молнией яркой, Вздрогнула туча — и вновь пресекла прорвавшийся пламень, В страхе присел повелитель теней и заставил сомкнуться Недра земли, трепеща от раскатов могучего брата [320] . Вмиг избиенье мужей и разгром грядущий раскрылись В знаменьях вышних богов. Титана [321] лик искаженный Сделался алым, как кровь, и подернулся мглою туманной, Словно дымились уже сраженья гражданские кровью. В небе с другой стороны свой полный лик погасила Кинфия [322] , ибо она освещать не посмела злодейства. С грохотом рушились вниз вершины гор и потоки, Русла покинув свои, меж новых брегов умирали. Звон мечей потрясает эфир, и военные трубы В небе Марса зовут. И Этна, вскипев, изрыгнула Пламень, досель небывалый, взметая искры до неба. Вот среди свежих могил и тел, не почтенных сожженьем. Призраки ликом ужасным и скрежетом злобным пугают В свите невиданных звезд комета сеет пожары, Сходит Юпитер могучий кровавым дождем на равнины, Знаменья эти спешит оправдать божество, и немедля Цезарь, забыв колебанья и движимый жаждою мести, Галльскую бросил войну и войну гражданскую начал. В Альпах есть место одно, где скалы становятся ниже. И открывают проход, раздвинуты греческим богом [323] . Там алтари Геркулеса стоят и горы седые, Скованы вечной зимой, до звезд вздымают вершины. Можно подумать, что нет над ними небес: не смягчают Стужи ни солнца лучи, ни теплые вешние ветры. Все там сдавлено льдом и покрыто инеем зимним. Может вершина весь мир удержать на плечах своих грозных. Цезарь могучий, тот кряж попирая с веселою ратью, Это место избрал и стал на скале высочайшей, Взглядом широким кругом Гесперийское поле [324] окинул. Обе руки простирая к небесным светилам,

воскликнул: «О всемогущий Юпитер и вы, Сатурновы земли, Что ликовали со мной победам моим и триумфам, Вы мне свидетели в том, что Марса зову против воли И против воли подъемлю я меч, лишь обидою движим: В час, когда кровью врагов обагряю я рейнские воды, В час, когда галлам, что вновь стремились взять Капитолий, [325] К Альпам я путь преградил, меня изгоняют из Рима [326] . Кровь германцев-врагов, шестьдесят достославных сражений — Вот преступленья мои! Но кого же страшит моя слава? Кто это бредит войной? Бесстыдно подкупленный златом Сброд недостойных наймитов и пасынков нашего Рима! Кара их ждет! И руки, что я занес уж для мщенья, Трусы не смогут связать! Так в путь, победные рати! В путь, мои спутники верные! Тяжбу решите железом. Всех нас одно преступленье зовет и одно наказанье Нам угрожает. Но нет! Должны получить вы награду! Я не один побеждал. Но если за наши триумфы Пыткой хотят нам воздать и за наши победы — позором, Пусть наш жребий решит Судьба. Пусть усобица вспыхнет! Силы пора испытать! Уже решена наша участь: В сонме таких храбрецов могу ли я быть побежденным?» Только лишь вымолвил он, как Дельфийская птица [327] явила Знаменье близких побед, разрезая воздух крылами. Тут же послышался слева из чащи ужасного леса Гул голосов необычных, и сразу блеснула зарница. Тут и Феба лучи веселей, чем всегда, засверкали, Вырос солнечный круг, золотым овит ореолом.

320

…могучего брата— Юпитера.

321

Титан— здесь: бог Солнца, Гелий, сын титана Гипериона.

322

Кинфия— Артемида (Диана) называется Кинфией, а Аполлон Кинфием, по горе Кинфу на острове Делосе, где они родились. Отсюда же названия: Делий и Делия.

323

Греческим богом— Гераклом, первым перешедшим через Альпы.

324

Гесперийское поле— западное (по отношению к Греции), то есть Италийское.

325

…галлам, что вновь стремились взять Капитолий. — Галлы захватили весь Рим в 387 году до н. э. и не взяли Капитолия только потому, что стражу разбудили священные гуси, услышавшие, как подкрадываются враги.

326

…меня изгоняют из Рима— Помпей настаивал, чтобы Цезарю было разрешено вернуться в Рим из Галлии только после того, как он распустит свои легионы.

327

Дельфийская птица— ворон, вещая птица, посвященная богу-прорицателю, Аполлону Дельфийскому.

123.

Знаменьем сим ободрён, Маворсовы [328] двинул знамена Цезарь и смело вступил на путь, для него непривычный. Первое время и лед и земля, от мороза седого Твердая, им не мешали идти, от ужаса немы. Но, когда через льды переправились храбрые турмы [329] И под ногами коней затрещали оковы потоков, Тут растопились снега, и, зачатые в скалах высоких, Ринулись в долы ручьи. Но, как бы покорны приказу, Вдруг задержались, прервав свой бег разрушительный, воды. То, что недавно текло, уж надо рубить топорами. Тут-то обманчивый лед изменяет впервые идущим, Почва скользит из-под ног. Вперемежку и кони, и люди, Копья, мечи, и щиты — все свалено в жалкую кучу. Кроме того, облака, потрясенные ветром холодным, Груз свой на землю льют, и вихри холодные дуют, А из разверстых небес низвергается град изобильный, Кажется, тучи с высот спустились на бедные рати, И точно море на них замерзшие волны катило. Скрыта под снегом земля, и скрыты за снегом светила, Скрыты рек берега и меж них застывшие воды. Но не повержен был Цезарь: на дрот боевой опираясь, Шагом уверенным он рассекал эти страшные нивы. Так же безудержно мчал с отвесной твердыни Кавказа Пасынок Амфитриона [330] ; Юпитер с разгневанным ликом Так же когда-то сходил с высоких вершин Олимпийских, Чтоб осилить напор осужденных на гибель гигантов. Но, пока Цезарь во гневе смиряет надменные Альпы, Мчится Молва впереди и крылами испуганно машет. Вот уж взлетела она на возвышенный верх Палатина И, словно громом, сердца поразила римлянам вестью: В море-де вышли суда, и всюду по склонам альпийским. Сходят лавиной войска, обагренные кровью германцев. Раны, убийства, бои, пожары и всяческий ужас Сразу пред взором встают, и сердце бьется в смятенье. Ум, пополам разрываясь, не знает, за что ухватиться. Эти сушей бегут, а те доверяются морю. Понт безопасней отчизны. Но есть среди граждан такие, Что, покоряясь Судьбе, спасения ищут в оружье. Тот, кто боится сильней, тот дальше бежит. Но всех раньше Жалкая с виду чернь, средь этих усобиц и распрей, Из опустевшего града уходит куда ни попало. Бегством Рим упоен. Одной молвою квириты Побеждены и бегут, покидая печальные кровли. Этот дрожащей рукой детей за собою уводит, Прячет тот на груди пенатов, в слезах покидая Милый порог, и проклятьем врагов поражает заочно. Третьи к сердцу, скорбя, возлюбленных жен прижимают, На плечи старых отцов берет беззаботная юность. То уносят с собой, за что опасаются больше. Глупый увозит весь дом, врагу доставляя добычу. Так же бывает, когда разбушуется ветер восточный, В море взметая валы, — ни снасти тогда мореходам Не помогают, ни руль. Один паруса подбирает, Судно стремится другой направить в спокойную гавань, Третий на всех парусах убегает, доверясь Фортуне… Бросим же мелких людей! Вот консулы, с ними Великий, Ужас морей, проложивший пути к побережьям Гидаспа [331] Риф, о который разбились пираты, кому в троекратной Славе дивился Юпитер, [332] кто Понт сломил побежденный, Тот, покорились кому раболепные волны Босфора, — Стыд и позор! — он бежит, оставив величие власти. Видит впервые Судьба легкокрылая спину Помпея.

328

Маворсовы— Марсовы, по древнему имени Марса — Маворс.

329

Турмы— отряд конницы в тридцать — тридцать два воина.

330

Пасынок Амфитриона— Геракл, который всходил на Кавказ для освобождения Прометея.

331

…к побережьям Гидаспа… — ошибка или преувеличение: Помпей не доходил дальше Евфрата, а Гидасп — река в Индии.

332

…кому в троекратной славе дивился Юпитер… — Помпей получил три триумфа: ливийский, испанский и понтийский.

124

Эта чума наконец даже самых богов заражает: Страх небожителей к бегству толкает. И вот отовсюду Сонмы богов всеблагих, гнушаясь землей озверевшей, Прочь убегают, лицо отвратив от людей обреченных. Мир летит впереди, белоснежными машет руками, Шлемом покрывши чело побежденное и покидая Землю, пугливо бежит в беспощадные области Дита. С ним же, потупившись, Верность уходит, затем Справедливость, Косы свои распустив, и Согласье в истерзанной палле [333] . В это же время оттуда, где царство Эреба [334] разверзлось, Вынырнул сонм ратоборцев Плутона: Эриния злая, Грозная видом Беллона [335] и с факелом страшным Мегера [336] , Козни, Убийство и Смерть с ужасною бледной личиной. Ярость, узду разорвав, на свободу меж ними несется; Голову гордо она подъемлет и лик, испещренный Тысячей ран, прикрывает своим окровавленным шлемом. Щит боевой на левой руке висит, отягченный Грузом вонзившихся стрел, а в правой руке она держит Факел зловещий, по всей земле рассевая пожары. Тут ощутила земля могущество вышних. Светила Тщетно хотят обрести равновесие вновь. Разделяет Также всевышних вражда: во всем помогает Диона [337] Цезарю, милому ей, а с нею Паллада Афина В верном союзе и Ромул, копьем потрясающий мощным. Руку Великого держат с сестрою Феб и Килленский Отпрыск [338] , и сходный в делах с Помпеем тиринфский воитель [339] . Вот загремела труба, и Раздор, растрепав свои космы, Поднял навстречу богам главу, достойную ада: Кровь на устах запеклась, и плачут подбитые очи; Зубы торчат изо рта, покрытые ржавчиной гнусной; Яд течет с языка, извиваются змеи вкруг пасти И на иссохшей груди, меж складками рваной одежды. Правой дрожащей рукой он подъемлет кровавый светильник. Бог сей, страшный Коцит и сумрачный Тартар покинув, Быстро шагая, взошел на хребет Апеннин достославных Мог обозреть он с вершин все земли, и все побережья. И затопившие мир, словно волны, грозные рати. Тут из свирепой груди такую он речь испускает: «Смело возьмите мечи, о народы, душой распалившись, Смело возьмите — и факел пожара несите по весям: Кто укрывается, будет разбит. Поражайте и женщин, И слабосильных детей, и годами согбенную старость. Пусть содрогнется земля и с треском обрушатся кровли. Так предлагай же законы, Марцелл! [340] Подстрекай же плебеев, О Курион! [341] Не удерживай, Лентул [342] , могучего Марса! Что же, божественный, ты, одетый доспехами, медлишь, Не разбиваешь ворот, городских укреплений не рушишь, Не похищаешь казны? Великий! Иль ты не умеешь Рима твердыни хранить! Так беги же к стенам Эпидамна [343] И Фессалийский залив обагри человеческой кровью!» Так и свершилося все на земле по приказу Раздора.

333

Палла— верхняя парадная женская одежда, род мантии.

334

Эреб— бог подземного мрака, сын Хаоса.

335

Беллона— богиня войны.

336

Мегера— одна из фурий (см. прим. к стр. 100).

337

Диона— мать Венеры, а здесь — сама Венера. Юлий Цезарь вел свой род от внука Венеры Юла.

338

Килленский отпрыск— Меркурий (Гермес), родившийся на горе Киллене.

339

Тиринфский воитель— Геркулес (Геракл).

340

Марцелл— Гай Клавдий Марцелл, консул 49 года до н. э., вносивший в сенат враждебные Цезарю законопроекты.

341

Курион— Гай Скрибоний Курион, народный трибун, перешедший на сторону Цезаря.

342

Лентул— Луций Скрибоний Лентул Крур, консул 49 года, противник Цезаря.

343

Эпидамн— приморский город в Иллирии (ныне Дуррес), занятый Помпеем при начале гражданской войны.

Когда Эвмолп весьма бойко прочел свою поэму, мы вступили в Кротону. Отдохнув и подкрепив свои силы в небольшой гостинице, мы на следующий же день отправились поискать жилище побогаче и как раз попали в толпу охотников за наследствами; немедля принялись они нас расспрашивать, что мы за люди и откуда прибыли. Мы же, согласно выработанному особому плану, с чрезмерной даже бойкостью рассказали, кто мы и откуда, а они поверили нам, ни в чем и не усомнившись, и все тотчас принялись сносить Эвмолпу свои богатства, соревнуясь друг с другом… Все охотники за наследством стали наперебой домогаться расположения Эвмолпа подарками…

* * *

125. Уже довольно долго шли таким образом дела наши в Кротоне; и Эвмолп, упоенный удачей, до того забыл о прежнем своем положении, что начал хвастать перед своими присными, будто никто в этом городе не в силах больше устоять перед его влиянием и что, если бы они в чем-нибудь провинились, все равно это сошло бы им с рук с помощью его друзей. Хотя я, благодаря изобильному притоку всяческих благ, с каждым днем все больше отъедался и полнел и думал, что наконец-то Фортуна отвернулась и перестала меня осаждать, — однако частенько стал задумываться и над своим нынешним положением, и над его причиной.