«Ахматовская культура» или «Не ложи мне на уши пасту!»
Шрифт:
— Маэстро Михалков-Кончаловский, — важно сказала племянница, — знаменит своими удачными экспериментами с непрофессиональными актерами. Перед началом съемок мы обязательно покажем вам всем его потрясающую «Асю-хромоножку». И вы все поймете. Это не будет кино в том смысле, как вы думаете. Это, скорее, будет жизнь. Маэстро хочет сделать так, чтобы даже камер видно не было… Ну как, вы согласны?
Ну ее и заносит! Авантюристка. Вызову сестру, пусть сама ее пасет. А сам займусь Левиком.
— Ну-у… в принципе — да, — промямлил гость, — я хотел бы… а сценарий
Я понял, что говоривший совсем мальчишка — от волнения проявилось неумение управлять новым взрослым голосом, сродни неуклюжести вымахавшего вдруг подростка.
— Я раздала все английские копии, — надменно сказала Ирочка. — А по-русски вы ведь не читаете? Ну ладно, я вам переведу синапсис. — Зашелестела бумага, и Ирочка торжественно объявила:
— Человечество погрязло в грехах. Изменить людей не в состоянии даже Господь. Выдающийся ученый изобретает смертоносный вирус, от которого нет спасения и который может уничтожить человечество в считаные месяцы. Ученый хочет использовать открытие для наживы. Его юная прекрасная подруга слышит Глас. Господь велит ей выкрасть этот вирус, отобрать от основных народов Земли по паре достойных и спасти их от эпидемии в укромном месте…
На фиг ей все это надо? А, может, у нее крыша по-настоящему поехала? На Арарат отъезжает…
— Это как новый Ноев ковчег?! — догадался парень.
— Да! — восторженно воскликнула Ирочка. — Я знала, что я в вас не ошиблась! Фильм так и будет называться «Ковчег-2».
— Я согласен! — захлебнулся гость. — А где будут съемки? А когда подписываем контракт?
— Завтра. В двенадцать ноль-ноль, здесь. Вы должны прибыть сюда с недельным запасом продуктов. Странно? Удивлены? Но это кино будет неотделимо от жизни. Вы будете жить по-настоящему, а это будет фиксироваться. Вы поняли великий замысел Высшего Режиссера? Для вас это — жизнь… — племянница взяла драматическую паузу. — Впрочем, если вы…
— Нет, нет! — выкрикнул парень. — Я согласен! Это, если подумать, полный кайф! Спасибо, до завтра!
Ирочка высокомерно с ним попрощалась, в щели мелькнули желтая щека, раскосый глаз. Хлопнула дверь. Я запер ее и вытащил ключ. Вошел в комнату:
— Хочу попробоваться на роль еврея-самца.
Ирочка опешила:
— Но… Мы же родственники…
— К несчастью, — прокомментировал я в стиле Софьи Моисеевны и огляделся. На стене висел самодельный плакат, с теми же глазом и рукой, которые Ирочка намалевала на двери Архара. В комнате был дикий балаган, валялись какие-то странные вещи, часть, видимо, с помойки. На племяннице было втрое больше «феничек», и на ногах тоже. Закутана она была в какую-то тряпку с письменами, среди которых я углядел штамп отеля. Глаза сверкали.
Похоже, племянница была действительно не в себе, и это все очень осложняло.
Требовалось ее как-то встряхнуть, и я не нашел ничего лучшего, чем, кивнув на ее плакатик, сообщить:
— Но зато я не «голубой», как твой избранник на роль нового отца еврейского народа.
— Что?!
— Артур, говорю, очень извинялся
Ирочка замерла. Потом помотала головой, видимо сбрасывая роль ассистента режиссера и посоветовала:
— Боря, застрелись.
— Прямо здесь? И ты не боишься неприятностей с администрацией?
В ответ она саркастически рассмеялась.
— «Неприятностей с администрацией»?.. Не боюсь. Поезжай домой и, если ты любишь семью, пристрели сначала остальных.
— И Левика? — уточнил я, начиная подозревать, что она не издевается.
— Сейчас… — она застыла и, наконец, облегченно улыбнулась:
— У меня для тебя благая весть. Мне разрешили взять Левика вместо Артура. Но остальных обязательно пристрели. Нам же пока не дано знать, какая смерть от вируса. Наверняка, более мучительная, чем от пули.
Я просто не знал что делать дальше, поэтому тянул время:
— А с вами нам по родственной протекции никак нельзя?
Племянница презрительно посмотрела на меня и процедила:
— Нельзя. Человечество погрязло в грехах. Даже ты! Только что ты хотел купить себе жизнь ценой кровосмесительной связи. Застрелись, Боря.
— А растление несовершеннолетнего двоюродного брата?! — заорал я. — Ты что, совсем сбрендила? А ну, сдавай сюда пробирку, засранка!
В ответ племянница гордо выпрямилась, вспыхнула и прокричала в монаршем гневе:
— Кто?! Да знаешь ли ты, с кем разговариваешь, смерд?!
Я схватил ее за патлы и ткнул наглой мордой в стол. Несильно. Но зато немного повозил носом по каким-то бумагам, чтобы было обиднее.
— Насилуют! — завопила она на иврите. — Помогите! Помогите!
Я, к стыду своему, на мгновение растерялся, и эта дрянь тотчас же с неожиданной силой выскользнула, впрыгнула на подоконник и, выдернув из лифчика пробирку, прохрипела мне в лицо:
— Дьявол! Отойди! Выброшусь и пробирку разобью! Кровосмеситель!!!
— Тихо, тихо, — забормотал я, кляня себя и слегка пятясь — не так с ней надо было. — Не сходи с ума… прекрати…
Она зло ощерилась:
— Вон! И передай тем, кто тебя послал, что у них ничего не выйдет!
— Слушай, подруга, — сказал я, удерживая дрожь в коленках и голосе. Ты это… поаккуратнее. Я так понял, что у тебя — миссия? Тебе прыгать нельзя. А то ты пробирку разобьешь и сама разобьешься…
Она как-будто прислушалась к моим словам, но на самом деле явно слушала что-то другое. Наконец, мне сообщили:
— Не разобьюсь… — и вдруг, совершенно неожиданно, она резко выдернула пробку из пробирки и торжествующе прокричала:
— Вот так! Пусть начинается!
Я напартачил! Она была абсолютно безумна, и с ней надо было по-другому.
Я мог спасти всех. Но не спас… Она резко взмахнула рукой в мою сторону, и я почувствовал несколько капель смерти на своем лице. Рефлекторно проведя по щеке рукой, я не понял что размазал по трехдневной щетине — пот или… Я посмотрел на свою ладонь, понюхал ее и спокойно сказал Ирочке: