«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!». «Сталинский сокол» № 1
Шрифт:
Они заговорили о будущем, как они будут счастливо жить после войны. Только бы поскорее она кончилась.
– Мне пора, – тихо сказал Саша и сел.
– Пожалуй, пора. Ох, Саша, как без тебя холодно!
– Ну что ты, милая… Укройся одеялом и постарайся уснуть.
– Ни капли не хочу спать. Я тебя провожу.
Она спустила ноги с кровати и накинула на себя шинель. Александр надел сапоги и накинул куртку.
Мария тихонько поцеловала его в шею.
– До чего же ты ловок. Думаешь, и в общежитие тебе удастся проникнуть незамеченным?
– Попытаюсь. В крайнем случае,
Она бесшумно раскрыла окно. В комнату хлынул прохладный рассветный воздух, небо за ночь затянуло, звезды исчезли. С моря дул ветер.
– Ветер мне на пользу, – тихо сказал он. – Никто меня не услышит. – Он крепко поцеловал ее. – Твоя репутация на время спасена, родная моя недотрога!
Он выбрался наружу и повернулся к ней, чтобы поцеловать в последний раз. И тут она неожиданно с силой схватила его за отвороты куртки и притянула к себе:
– Ты ведь не забудешь там, на фронте, забывчивым не будешь и сердце не остудишь?! Скажи?!
– О чем ты?
– Нет, обещай! Ты должен обещать! Скажи, не будешь?.. Ну скажи, не будешь?..
– Да что с тобой сегодня, Мария?
– Не знаю, но прошу тебя, будь осторожен и почаще пиши. – Она как будто немного успокоилась. – Номер моей полевой почты не забыл?
– Конечно. Не волнуйся, буду осторожен. Кстати, осторожных чаще всего и сбивают. Но все равно. Не волнуйся, меня не так просто сбить. А теперь ложись и спи. Мне в самом деле пора идти. Я постараюсь освободиться и прийти утром, помогу вам собираться. Так что до скорого.
Он исчез так же внезапно, как и появился. Какое-то мгновение ей казалось, что сквозь шорох ветвей слышатся его шаги, затем и они стихли.
Утром, как и обещал, Саша опять пришел в санчасть и стал помогать грузить имущество. Потом ненадолго исчез – сбегал в столовую – и вернулся, держа в руках свернутый лист бумаги.
– Мария, вот, возьми обо мне на память, – сказал он и протянул ей свернутый в рулон лист. – Здесь мой портрет, один наш парень нарисовал. Только одно условие. – Он улыбнулся: – Если меня разлюбишь, отправь портрет моей матери. Адрес у тебя есть.
– Как тебе не стыдно! – Из глаз у нее брызнули слезы. – Разве я…
– Ладно, ладно, не расстраивайся, – грубовато перебил он. – Не будем загадывать, на войне все может случиться. Но не думай, к тебе это не относится. – Он крепко ее обнял и поцеловал: – Прости, это я так…
– Не буду говорить красивые слова. – Мария шмыгнула носом, вытерла глаза. – Только напрасно ты мне такие условия ставишь… Ладно, время нас рассудит… Прилетишь и сам убедишься, какая я была без тебя. Люди тоже скажут…
– Ну все, пора садиться! – Он легко поднял ее и помог забраться в кузов машины.
Мария не знала тогда, как сложится ее жизнь, но в одном она твердо была уверена – мужа она себе выбрала раз и навсегда. Чуть больше года пройдет, – она приедет рожать в Новосибирск и торжественно вручит матери Александра портрет ее сына. Они поместят его в столовой, и когда Мария будет спрашивать у пятимесячной дочери, которая родится там же, в Новосибирске, где ее папа, ребенок будет поворачивать головку в сторону отцовского
Сборы, наконец, закончились, прозвучала команда: «По машинам!», и колонна тронулась.
Саша, словно не в силах расстаться с любимой, шел рядом с кузовом полуторки и, улыбаясь, говорил сидевшей вместе с девчатами на пожитках Марии какие-то напутственные слова. Она смотрела на него и ничего не слышала, думая только об одном: «Будь живой, останься живой, слышишь, умоляю тебя!»
Машина прибавила скорость, и он остановился. Фигура его в кожаном реглане делалась все меньше и меньше, скоро она совсем потерялась из вида. «Боже, как же я буду жить без него?»
С того дня тревога и опасения, что он может погибнуть, надолго поселились в ее душе. Этому в немалой степени способствовали и почтовые неурядицы. За короткий срок у ее БАО трижды сменился номер полевой почты.
15
А через неделю 16-й гвардейский истребительный полк погрузился в пассажирские вагоны, и паровоз, дав протяжный прощальный гудок, потянул состав на юг, в сторону Баку. Настроение у всех было приподнятое: наконец-то они получат новые самолеты, освоят их, а там снова в бой.
Но эшелон, словно желая испортить летчикам настроение, тянулся медленно, подолгу стоял на разъездах, пропуская срочные, литерные, с военной техникой, идущие в сторону Орджоникидзе. Новый, сорок третий год пришлось встречать в пути, в вагонах. Как всегда, однополчане подняли тост за Новый год, за победу, за то, чтобы дожить до встречи с друзьями и родными. Устроили даже вечер самодеятельности – Масленников играл на баяне, Крюков читал свои стихи, Фадеев изо всех сил старался поднять у людей настроение. Но большого веселья не получилось: люди мысленно уже жили будущим – фронтом.
Саша после отъезда Марии затосковал, хотя внешне не подавал вида. Вечером тридцать первого он решил найти своего механика Григория Чувашкина и вместе с ним отметить праздник. Пробираясь по составу, он попал в штабной вагон, где уже вовсю веселились, выпивали, звучали оживленные голоса, в том числе и женские.
В двенадцатом часу, обнаружив Чувашкина в компании авиамехаников, Александр хватил с ними по стакану спирта и в полном молчании принялся есть с таким ожесточением, будто главным теперь являлось уничтожение съестных припасов, с трудом раздобытых на этот праздничный вечер. Потом, когда его разобрал хмель, он успокоился и стал думать о Чувашкине. В самую дьявольскую погоду Гриша всегда встречал и провожал Александра, а когда самолет улетал, молча ложился лицом в траву и с волнением ждал возвращения своего командира. А как он колдовал над раненой машиной! Его каждодневная, будничная работа на аэродроме по существу являлась подвигом. Зимой, на тридцатиградусном морозе, в полевых условиях привести в полный порядок машину, которая вернулась с боевого вылета с множеством пробоин, с поврежденным элероном, с перебитыми нервюрами и шпангоутами – это непросто. А сплести зимой тросы. Тонкие стальные нити прилипают к пальцам, оставляя кровавые шрамы. Но за ночь самолет опять возвращается в строй, и так не раз, и не два.