Ахульго

Казиев Шапи Магомедович

– Что же делать, если кругом пушки? – недоумевал Айдемир.

– Хотя бы и пушки, – кивал Стефан.

– Их – и то делать не умеете. Какая может быть война, если у Граббе их полно, а у вас – ни одной? Тут никакая отвага не спасет. Свобода, братцы, вещь дорогая, за нее надо платить, и не только кровью. Не знаю, как это у вас выйдет, но пока вы не научитесь ладить с императором, покоя тут не будет.

– Зачем он нам? – спорил Айдемир.

– Когда Надир-шах явился, мы даже его разбили.

– Сто лет назад, – согласился Стефан.

–

Но тогда мир был совсем другим. После Наполеона он сильно изменился.

Их спор затягивался. Стефан рассуждал отвлеченно, как человек, заранее простившийся с жизнью и теперь легко рассуждавший о гримасах судьбы. Но Айдемир воевал за землю, которую мечтал видеть свободной и счастливой. Правда, и Стефан иногда спускался на землю. И в одно из таких возвращений научил женщин превращать косы в оружие не хуже штыков, всего лишь повернув лезвие вдоль рукояти.

– Как думаете, – наконец, спросил Айдемир, – будет еще штурм?

– Будет, – сказал Стефан.

– Это неизбежно.

– Нет, не будет, – утверждал Аркадий.

– Генерал как-никак дал слово. А кто не держит слова, того вызывают на дуэль!

– Граббе уже вызывали, – усмехнулся Стефан.

– Барон Анреп, думается мне, все еще ждет его у барьера.

– Не знаю, как насчет Анрепа, но тут дело поважнее, – настаивал Аркадий.

– Тут о целом Кавказе речь.

У Айдемира созрел неожиданный план, но он опасался посвящать в него непонятного ему Стефана. Дождавшись, пока дети снова позвали его поиграть на трубе, Айдемир предложил Аркадию:

– Надо выкрасть сына Шамиля.

– Который у Граббе? – уточнил Аркадий.

– Какого же еще? – вспыхнул Айдемир.

– Генерал не собирается соблюдать договор, тогда пусть возвращает Джамалуддина.

– Шамиль, думаю, еще надеется на мир, – сказал Аркадий.

– Да и как это возможно, чтобы пробраться в самую ставку и выкрасть такого важного аманата?

– Можно хотя бы попробовать, – сказал Айдемир.

– Юнус мне рассказал, где посты, где секреты, а где палатка Джамалуддина.

– И где же? – поинтересовался Аркадий.

– Неподалеку от ставки, справа, отдельно стоит.

– Гиблое это дело, – покачал головой Аркадий.

– Почему? – не соглашался Айдемир и принялся показывать: – Вон там, сбоку, есть тайная тропа. Можно незаметно пробраться в лагерь. Потом пройти по верхнему руслу Ашильтинки, и мы почти у цели.

– А Шамиль разрешит?

– Когда убедится, что Граббе его обманул, может, и разрешит.

Глава 115

В ночь окончания перемирия началась перегруппировка войск. Оплошавшие батальоны апшеронцев были переведены на левую сторону реки, а их место заняли стоявшие там батальоны Кабардинского полка. Всего для штурма было назначено восемь батальонов под командой генерала Лабинцева. Слегка поправившемуся прапорщику Михаилу Нерскому, за выбытием из строя множества офицеров, дали в командование роту, укомплектовав ее зачинщиками бунта – апшеронцами

и волонтерами.

Лиза была в отчаянии. Она еще не успела привыкнуть к мужу, не успела ему всего рассказать, не успела узнать, как он жил без нее столько лет, а Михаилу снова нужно было становиться в строй. Это было несправедливо. Лиза надеялась, что они вот-вот покинут эти ужасные места, где вместо соловьев поют пули, но Михаил не мог оставить свою роту, особенно перед таким важным штурмом.

– Это все обман! – не хотела отпускать мужа Лиза.

– Горцы нам не враги! Они такие же люди! Никто меня даже не обидел! Проклятая война!..

Михаилу и самому осточертело это братоубийство, но его звал долг или то, что называли в таких случаях долгом. Он нежно поцеловал на прощанье жену, пообещал, что с ним ничего не случится, и поспешил к своей роте.

Граббе спал беспокойно. Ему снова приснилась гора. Вернее, то, что гора вдруг исчезла. Генерал проснулся в холодном поту и, накинув бурку, вышел из палатки, чтобы убедиться, что Ахульго на месте. Но Ахульго не было. Все застилал холодный, густой предрассветный туман, и легко можно было поверить, что за ним ничего нет. Зато в лагере происходило нечто еще более странное. Отовсюду сквозь туман слышались крики, барабанная дробь и звучали горны, нарушая строгий приказ о скрытной передислокации.

– В чем дело? – накинулся Граббе на подоспевшего Васильчикова, который был бледен и чем-то сильно напуган.

– Бунт, ваше превосходительство, – сообщил Васильчиков, приложив руку к фуражке.

– Что-с? – округлил глаза Граббе, не поверив услышанному.

– Неповиновение в войсках, ваше превосходительство… – докладывал Васильчиков, с трудом выдавливая из себя страшные слова.

И в самом деле, по всему лагерю собирались толпы солдат, не желавших идти на новый штурм. Зачинщиками оказались пленные, возвращенные из Ахульго и Игали, а также некоторые поляки.

Как доложил Пулло, сигналом к бунту послужила музыка. Кто-то на Ахульго вдруг заиграл на трубе полонез. Подозревали, что это был Стефан Развадовский, бежавший к горцам во время последнего штурма. И ему эхом ответили музыканты его оркестра, чем смутили множество поляков, служивших в отряде. Они отказались становиться в строй, а затем волна неповиновения пронеслась по всем батальонам.

Милютин, отправленный выяснять положение вещей, убедился, что бунт был налицо.

– Братцы! – кричали самые дерзкие.

– На что нам эта Ахульга? Нешто не видали, как горцы на штыки кидаются?

– Видали! – кричали другие.

– Шамилька-то сына выдал!

– Миру просит, как обещано!

– Драться – так драться, а брататься – так брататься!

– Измена, братцы!

– Коли дадено слово – исполняй!

– Не по-божески это!

– И без того уже голодом уморили да жаждой иссушили.

– И как только в них дух держится.

– И наша кровушка – не водица.

– Резону нет!

– Сколько народу зазря положили!