Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
Воды плеснули льдом благодушно – услышали. Ананка беззвучно захохотала за спиной, кажется, даже слезы со щек смахнула.
«Одного у тебя не отнимешь, маленький Кронид, – воображения».
Черный адамантий, перетомленный в горнилах, переплавленный с пеплом Титаномахии, игриво жался к щеке, зачаровывал нежным шипением: напиться, умыться бессмертной кровью старого врага, хоть капельку, хоть сколько-нибудь. Меч чувствовал жажду нового хозяина – или все же хозяин слышал голод клинка? В глазах у Оркуса жила ненасытность Тартарской
– Слышал, Кронид? Твой дом нынче в безопасности. Где же твоя клятва, Щедрый Дарами?
Наверное, я принесу ее попозже. Когда-нибудь, когда у меня будет дом.
Эхо давней молодой улыбки скользнуло по губам – запоздало. Видишь, Гестия, я все-таки не полностью разучился, несмотря на то, что я сделаю сейчас…
Я поднял глаза. Нашел тревожный, алчный, зовущий взгляд Оркуса – и черную, многолапую тень за ним, незримо тянущую за нитки, нашептывающую мудрые советы и обещающую: «Последуй им – и получишь подземный мир».
Улыбка стыла на губах, становилась скользкой и коварной, как тот, кто вечно спит в своем дворце, кто, оказывается, не оставил попыток, кто усвоил уроки эпохи героев и решил бить исподтишка…
Эреб смотрел на меня из зрачков бога клятв. Оркус смотрел – алчно. А Мрак – тревожно.
– Где твоя клят…
Вздохнув, я прижался щекой к холодному лезвию. Черный металл прошел сквозь кожу мягко, приласкал родным пламенем скулу, осушил своим поцелуем первые капли ихора, – и умолк, умиротворенный принесенной жертвой.
Не было больше ни безумной жажды, ни слабого, настойчивого шипения переродившейся гадины: щеки касался просто металл.
Эреба в зрачках Оркуса тоже не было: Предвечный Мрак сгинул, старику хватило ума понять то, что еще не дошло до молодого.
Бог клятв уже не улыбался.
Рука Оркуса рванула обратно серп – как будто хозяин хотел выговорить верному оружию за промашку. Пальцы, не веря, ощупали лезвие – капли благоуханного ихора на нем. Неудавшийся герой слепо нашарил конец плаща, начал суетливо протирать лезвие, как будто можно было что-то изменить…
– Нет, – прошептали побелевшие губы серпу, но клинок не отозвался: невинно лежал на ладони и так же невинно дзынькнул о камни, когда Оркус его отбросил.
– Нет, – шепнули губы опять, теперь уже отступившим теням.
– Нет-нет-нет, – это уже великанам, потому что уставился поверх моего лица.
На меня он не смотрел – жаль, холодная, змеиная усмешка пропадала даром.
Только все твердил жалобно: «Нет-нет, я же не об этом… я не это… нет-нет-нет…» – убеждал кого-то, не решаясь обернуться и узнать причину, по которой от него шарахаются тени.
Поднимал меч с берега –
Дрожащей рукой брал непривычный двузубец наперевес – и шептал.
Шарил глазами по серой прибрежной гальке, будто пытался найти что-то – и снова хныкал бесконечное «нет», прикрывал глаза, морщился, вслушивался…
Обернулся он, только когда почувствовал, как рванули лодыжки ледяные кандалы. Не как герой обернулся – как свинопас. С воплем, слезами, отчаянно и неумело выставляя вперед перекованный меч…
Черные, вязкие воды, пришедшие от недалекой реки за своей добычей, насмешливо булькнули: меч – и против нас? Воды ползли вперед, отвоевывая шаги у берега: Стикс заливал сушу, и тени с унылыми стонами разлетелись кто куда, чувствуя стылое дыхание. Из волн невиданного прилива на секунду отлилась прямая как копье фигура, облеченная в жидким блеском блестящие доспехи.
– Ты знал, что влечет нарушение клятвы, – сдержанно произнесла Стикс. Далекий свод раскатил слова за нее. Титанида коротко взглянула на меня – и канула обратно в реку.
– Это же! – крикнул ей вслед Оркус, он еще недоумевал и еще пытался противиться притяжению. – Я не об этом! Я… мир… пусти!
Из воды поднялись руки – вязкие, мертвенно-холодные, один десяток, потом другой. Меч, которым Оркус с воплем взмахнул, не причинил им вреда – руки медленно, вслепую, ползли вверх по ногам, дергали за хитон, ощупывали гиматий, потом вцепились в лодыжки, дернули, он устоял, но от рывка выпустил клинок и попытался ударить двузубцем…
Перед двузубцем волны Стикса уважительно расступились – зато новые руки, длинные, многопалые, поднялись из воды позади Оркуса, рванули за плащ – и божок с криком полетел в морозящую волну, извернулся, с всхлипом встал на карачки, рванулся к недалекой суше, прижимаясь к ней грудью, щеками, подбородком, обнимая берег руками, вцепляясь пальцами…
Лапы великанов убрались с плеч, и я поднялся с колен. Скованными руками утер со щеки струйку ихора, нарушенную клятву. Не спеша сделал пару шагов – чтобы лучше было видно лицо бьющегося в путах Стикса божка.
– Недолго продержался, да?
Что ты там хочешь сказать, только задыхаешься? Что клялся не причинять вреда миру, а не мне? Что совсем не это имел в виду?
Кажется, ты не очень хорошо разбираешься в клятвах, Оркус.
Удивительно бездарен для бога клятв.
– Ты думал, что достаточно забрать у меня жезл и хтоний, чтобы стать Владыкой?
Двузубец, послушный жесту, лег в руки, обиженно взволновался под пальцами –зачем чужому отдал?
– Думал, сковал меня – и мир тебе покорен? У этого мира – один Владыка. Владыка Аид. И мир этот – аид. Поднимешь руку на меня – поднимешь на него.
Надеюсь, ты слышал это, Эреб. И запомнил это.
Мир сердито заворчал из-за спины, собачьи морды на двузубце глумливо оскалились в лицо неудавшемуся самозванцу.