Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
– Что?
– Я не знаю – что. Может, Эрот выстрелит и в меня, как в бедную Дафну? Может, и мне суждено встретить Аполлона или еще кого-то и обратиться в бегство? Перейти дорогу разгневанной богине, которая сделает меня кустарником или деревом и сплетет венок из моих листьев? Ананка…
Та, кого она назвала, многозначительно хмыкнула из-за спины, но ничего не ответила. А Левка, глядя мне в глаза, прибавила тихо:
– Еще отец велел передать тебе, что у тебя в жизни будет только одна женщина. Женщина-рок. Женщина-судьба. И я знаю, милый, что это не я, потому что такие как ты женятся по большой любви,
– Или?
– Или и то, и другое.
Она опустила взгляд на гранат, который согревала в ладонях. Вложила его мне в руки – блеснули в прорехе кожуры зернышки кровавым блеском.
Пальцы у нее были холодными – холоднее моих щек. Глаза-лагуны потемнели: бездонная глубина, еще спокойная, только с моря шторм надвигается…
«Ты так долго не видел штиля, мой милый… Только штормы. Только война. Даже когда не война – все равно война. Разве могу я мешать тебе – домашним очагом на поле брани? Вспомни обо мне, когда твоя война закончится – хорошо? Вспомни, когда наступит штиль».
Воды безобидного ручья потекли от ее слов холодом Стикса – вязким, холодным предчувствием…
Не терплю предчувствий: они сбываются.
«Хорошо. Начнется штиль – и я о тебе вспомню».
Радостно улыбнувшись, Левка скользнула прочь, растворилась среди ив.
«А мог бы ей приказать, – ехидно заметила Ананка. – Или ты даже бабам приказывать не научился? Совершить обряды. Позвать братьев…»
– Мог бы. А мог бы – выбрать любую нимфочку или богиньку с поверхности, умыкнуть в подземный мир и заявить, что женюсь. Дело не в этом.
«В чем?»
Лазурный гиматий мелькал среди искривленных, обросших белесым мхом стволов. Крыльями диковинной птицы, несущейся в клочковатые, ураганные облака.
В том, что эту бурю мне встречать одному. Одинокому утесу среди волн.
Разве что только другой какой специалист по волнам явится.
* * *
– Я… явился!
Двузубец – коварная скотина – извернулся, дернулся из руки и устремился на голос. Я вцепился в проклятое оружие, рванул назад, и изменившее направление копье радостно вошло в пол у ног Оркуса.
Обомлевший бог клятв, которого какая-то нелегкая принесла в подвалы дворца, смерил взглядом глумливые собачьи морды. Потом – меня: полуголого, с волосами, перехваченными ремешком и в той степени раздражения, которую Гипнос обозначал как «Чернокрыл на подлете».
– Что?!
Ответить Оркус оказался не в состоянии по той простой причине, что приклеился ко мне глазами. И добро бы – к лицу, а то сначала к плечам, потом к рукам, а потом взгляд неудержимо пополз вниз…
Только когда я раздельно пообещал дослать ему двузубец в голову, божок вздрогнул и вспомнил о даре речи.
– А? Кто? Посейдон. Э-э, Владыка Посейдон.
– Что – Владыка Посейдон?
Оркус глубоко вздохнул, почему-то потер бедро и обозначил, что Владыка Посейдон – у ворот подземного мира и желает говорить с братом.
Умение не выражаться словами пригодилось как нельзя лучше. Из длинной тирады я прошипел вслух два последних слова:
– … Тартаром в печень!
Потом схватился
Об упрямстве могли бы порассказать глубокие зарубки на стенах и каменное крошево, оставшееся от старых обломков колонн, на которых я тренировал умения. Засыпанный камнями гиматий у стены и хрустнувшая под кулаком гранита фибула–щит тоже могли бы пожаловаться на мастерство подземных ковачей.
Даже когда я бросился к черной лестнице, двузубец потянул руку назад. Мгновенно, но ощутимо. В настоящем бою такое мгновение может стоить конечностей.
– Давно он там?
Оркус скакал по ступенькам пониже своего царя, почтительно рдея, когда я на него оглядывался. Мое облачение в хитон (на бегу и по-божественному, с одного жеста) подданный встретил разочарованным вздохом.
– Час уже… может быть. Сначала пока донесли… А Гипноса нет… И никто не знает, где ты, повелитель… стали искать… а потом кто-то спросил у Левки, а она сказала, что ты можешь быть в подземельях…
Стадо подземных баранов. У Левки спрашивали! Да последний раб во дворце знает, что господин, когда нет судов, торчит в подвалах в компании двузубца.
Правда, версии о том, что я забыл в подвалах, ходят разные, от «задурили голову, вот и отсиживается» до «у него там нимф полные комнаты».
В бывших подземных чертогах Эреба я начал пропадать после третьего покушения, когда одна из подружек Левки попыталась садануть отравленным кинжалом. Вопли коцитской нимфы, когда ее утаскивали на Поля Мук, говорили лучше любых признаний.
«Мне недолго оставаться там! Скоро! Уже скоро! Ты не спрячешься, чужак!»
– Он со свитой? – спросил я, останавливаясь на вершине лестницы и перекидывая двузубец в правую руку.
Оркус томно и мечтательно вздохнул, покраснел и не сказал ничего внятного. К счастью для него, вокруг нас уже был дворец, переполошенный внезапным визитом брата, по коридорам и покоям шныряли проворные слуги, тени, бегали напуганные распорядители – и каждый знал больше меня.
Выяснилось, что Жеребец оказался верен себе. Мало того, что приперся без извещения и без свиты, так еще заявился хозяином. Пнул Харона, распугал тени, а закрывшимся при его приближении вратам заявил: «Отворяй, собака», – на что врата оскалились золотыми мордами, посверкали алмазами на столпах, но так и не открылись. Явившихся на крыльях Кер и Эриний Черногривый покрыл руганью, из которой «хари подземные» оказалось самым мягким выражением. Правда, с Оркусом, которого приволокли под мышки и тоже по воздуху, был благодушен, шутлив и даже ущипнул бога клятв от широкого сердца за…
– Подробностей не надо, – оборвал я. – Я приму брата как должно.
Эвклея искать не потребовалось: он бесцеремонно сгреб меня за полу хитона из-за колонны.
– Пир готов, – доложил лениво, – одежды тебе – вот. Хитон белый сам сотворишь, а плащом сверху прикройся.
От распорядителя явственно разило вином: сам выбирал к пиру. Долго выбирал, вдумчиво.
– Колесница у входа ждет, – и в ответ на мою недовольную гримасу: – А ты думал – ножками за братом?!
– Пошли за Танатом и Гипносом, – велел я тихо и в ответ получил привычный взгляд о том, что дурак я, хоть и царь: за всеми уже послано.