Академик Ландау. Как мы жили

Ландау-Дробанцева Конкордия Терентьевна

— Даунька, но это тогда, когда ты выздоровеешь.

— Разумеется.

— Дау, а пока ты болен, давай об этом забудем.

Но после этого инцидента физики совсем прекратили посещать Дау.

В институтском дворе встретила Марка Корнфельда: «Марк, вы в Москве? И не зашли к Дау?».

Марк опустил глаза, тихо, убедительно произнёс: «Мне Женя посоветовал не посещать Дау».

Так вот в чем дело! Женька боится, что Дау будет физикам говорить, что он проворовался. Позвольте, а как же с ближней памятью? Если в мозгу клетки ближней памяти погибли? Так вот почему Женька оповестил всех физиков, чтобы они не ходили к Дау. Он проливал крокодиловые слезы,

объездил всех физиков, сообщая, что Дау совсем сошёл с ума в буквальном смысле этого слова. (Это все я узнала значительно позже.) Мне в конце концов удалось убедить Дау не называть Женьку ворюгой до полного своего выздоровления.

Пришла моя племянница Майя, она журналист, собирает материалы о медиках.

— Кора, есть блестящий врач, ученик Юдина, он работает главным хирургом в больнице № 53, это огромная замечательная больница Пролетарского района. Я узнала, что по кишечнику он лучший специалист.

— Маечка, но ведь я его пригласить не могу, как только он узнает, что больной — Ландау, сразу откажется приехать!

— Кора, я беру это на себя, я его привезу, а потом скажем, что это Ландау.

— Маечка, если этот визит состоится, буду тебе очень благодарна.

Из воспоминаний К.С.Симоняна:

«В начале 1965 года в нашу больницу приехала журналистка Майя Бессараб. Она вошла в кабинет ведущего хирурга, изящно одета, благоухающая ароматами. Красивой женщине это идёт! Представившись, журналистка протянула бумагу от какой-то редакции, в которой излагалась просьба оказать помощь в ознакомлении с системой лечения больных спаечной болезнью. После ряда оговорок с обеих сторон, договариваемся, что Майе Бессараб предоставляется возможность быть тенью в хирургическом отделении и наблюдать, взамен журналистка обязуется ничего не публиковать из того, что она увидит. Майя дала это слово и впоследствии сдержала его. Первоначально испытываю насторожённость, поскольку из собственного опыта знаю, что журналистам в подобного рода обещаниях верить нельзя. Если ничего из виденного нельзя опубликовать, то зачем журналисту ходить в гости к хирургам. Но у Майи была другая цель.

После нескольких длительных разговоров о болях в животе спаечного происхождения и путях их устранения Майя однажды обратилась с просьбой посмотреть её дядю. Это человек средних лет, перенёс тяжёлую травму, и сейчас у него болит живот. Специалисты не могут установить причины. Больной дома, и Майя будет очень признательна, если мы вместе посетим этого больного. А нельзя ли больного привезти сюда? Это сложно, проще съездить к нему домой. Это недалеко. Я соглашаюсь, мы договариваемся на понедельник. В понедельник в 12 часов дня Майя напоминает мне о моем обещании. Я предлагаю поехать на такси, чтобы успеть вернуться на работу. Нет, такси не нужно, через несколько минут придёт машина, и жена больного отвезёт нас к нему. Майя волнуется, и её волнение меня настораживает. Майя, а кто ваш дядя? Она молчит, мнётся, потом говорит — Ландау.

Недоумение, возмущение, ярость. Почему вы мне не сказали этого накануне? Вы бы отказались приехать, но я и теперь откажусь. Ландау лечат врачи уважаемые и знающие, вмешиваться в их дела не по их просьбе — как это называется? В это время пришла машина. Майя взмолилась. Она обещала, что наш визит только этим ограничится, что она хочет знать лишь моё мнение, и больше ничего. Не разговаривая друг с другом, мы спустились к машине.

Из кузова машины на меня глянуло измученное и красивое лицо, это жена Ландау Кора. Беспорядочно свисающие локоны, насторожённый и пытливый взгляд,

словно спрашивающий, кто я — друг или враг. Опыт врача подсказывает мне, что имею дело с глубоко неврастеничной натурой, неврастения тяжёлая. По дороге жена Ландау сбивчиво и путанно объясняет, что именно от меня нужно. Понятно одно: все запутанно и непонятно. Основная мысль Коры Ландау, к которой она возвращается, назойливо напоминает музыкальную форму рондо — это необходимость внимательно выслушать её, прежде чем идти смотреть больного. Когда она возвращается к этой мысли снова и снова, я киваю в знак согласия.

Но вот и дом. Мы вошли в уютную прихожую, из которой налево видна большая гостиная, прямо кухня, направо вверх ведёт полувинтовая лестница. Мне объяснили, что квартира двухэтажная, больной наверху у себя в кабинете. Мы зашли в гостиную и уселись за большой жёлтый круглый стол. Удалось выяснить несколько важных деталей. Во-первых, Ландау до травмы, вернее всю жизнь, помнил только то, что его интересовало. Во-вторых, Ландау не переносил боль, самую малую, перед взятием крови из пальца мог потерять сон.

Наконец, мы у больного. Ландау лежал на широкой кровати, он был одет в пижаму, на ногах высокие протезные ботинки, зашнурованные до конца. Мы познакомились: Кирилл Семёнович — Лев Давидович. Это был худощавый человек высокого роста, с длинными руками и ногами. Он поднял кисти рук в воздух и улыбнулся:

— Я не имею претензий к медицине, я знаю, её возможности ограниченны. Но если возможно снять боли в животе, я буду очень признателен.

— Думаю, что можно.

— Благодарю вас.

Больной успокоился и сложил руки на груди. Левая кисть деформирована в пальцах, следы травмы.

— Давно болит живот.

— Давно, все время.

— А интенсивность болей одинаковая?

— Не знаю, не помню.

— Ну, скажем, сегодня болит сильнее, чем вчера?

— Не помню.

— Что с вами случилось помните?

— Нет, не помню. Знаю, что спас мне жизнь Фёдоров. Но это со слов Коры. Во время осмотра больной все время принимался правой рукой расправлять искалеченные пальцы левой руки.

— Лев Давидович, зачем вы это делаете?

— Мне больно расправлять мои искалеченные пальцы, и я отвлекаюсь от боли в животе. По окончании осмотра больной, проявлявший беспокойство, облегчённо вздохнул. Он заторопился в туалет, оказалось, он туда ходит до 20 раз в день, испытывая ложные позывы. Я спустился вниз, Кора задержалась наверху у больного. Майя спросила меня о впечатлении, которое я вынес после осмотра. Впечатление… «Не знаю, не знаю», — сказал я, подобно тому, как я слышал эти слова от больного. Спустилась Кора. Я объяснил, что ничего определённого сказать не могу, не ознакомившись с историей болезни. И тут Майя заявила, что копия истории болезни у неё есть и что она может привезти её в больницу. Тут я извинился, сказав, что забыл задать один вопрос больному. Быстро поднявшись наверх, я вошёл в кабинет и спросил:

— Лев Давидович, вы помните, как меня зовут?

— Да, Кирилл Семёнович. Значит, вы говорите, что можно снять боль?

Спустившись вниз, я встретился с пронзительным взглядом Коры.

— О чем вы его спросили?.

— Я спросил, помнит ли он моё имя.

— Он назвал вас? — спросила она с тревогой.

— Да, назвал.

Она облегчённо вздохнула, тогда спросил я:

— А почему он запомнил моё имя?

— Вы же обещали избавить его от боли.

Логично. Мы с Маей уехали, я пообещал посмотреть ещё раз больного, ознакомившись с историей его болезни.