Академик Ландау. Как мы жили
Шрифт:
В последующие дни после неоднократных бесед с больным у меня сложилось довольно странное впечатление о памяти Дау. В самом деле, Дау решительно ничего не помнил из того, что происходило в течение дня и накануне. Вместе с тем отдельные факты он запоминал твёрдо. Разгадка этого явления, как это стало ясно мне позже, крылась в особенностях личности замечательного физика.
Память Ландау отличалась крайней степенью избирательности. Само по себе это свойство не является чем-то исключительным, поскольку многие творческие натуры им обладают. Но у Дау это свойство было резко индивидуализировано. Он запоминал не только все, что было ему
Спустя несколько дней после первого визита к Дау я согласился с мнением лечивших его врачей в том, что боли, на которые он жалуется, возможно, связаны с корой головного мозга, подобно фантомным болям после ампутации конечности. Поэтому наряду с энергичным соматическим лечением (после консилиума с профессорами А.М.Дамир, А.А.Бочаровым) мы решили отвлечь Дау от его мыслей о болях в животе и ноге, и я попытался прибегнуть к помощи его сотрудников.
Для этой цели был приглашён физик Е.М.Лившиц, соавтор Дау по книгам. Между прочим, Дау характеризовал мне его как посредственность, но очень удобного для Дау.
Так вот этот физик не пришёл на мой настойчивый зов, он пришёл только после нескольких звонков жены Ландау Коры в какой-то из ближайших дней. Беседа с Евгением Михайловичем Лившицем разочаровала меня, и диалог, который при этом состоялся, был весьма симптоматичным. Он хорошо мне запомнился. После того как я изложил задачи, которые, как мне казалось, следовало попытаться осуществить, соавтор Дау пожал плечами и сказал:
— Это бесполезно.
— Почему вы так думаете?
— Дау не вернётся к прежней деятельности. Я убедился в этом и потерял надежду.
Я объяснил ему, каковы последствия контузий мозга и как медленно порой восстанавливается психическая деятельность человека в некоторых случаях.
— Это не тот случай, — заметил Лившиц с сожалением. — Как вы можете это утверждать? Вы же не врач!
На это последовала фраза:
— Я не врач, но мой отец был врачом, и я воспитывался в атмосфере медицины. При этих словах на моем лице отразилось необычайное удивление и, по-видимому, ещё что-то, потому что Евгений Михайлович добавил: «Поднимемся к Дау, я вам это докажу».
Очень спокойно подсев к Дау, Лившиц начал задавать ему вопросы относительно математического выражения тех или иных понятий, сущность которых для меня осталась непонятной. (К.С. не знал, что Лившиц допытывается, помнит ли Дау те формулы, которые он продиктовал для восьмого тома по теоретической физике).
Он сказал с некоторым раздражением:
— Не помню. Я не помню. Я этих формул не знаю. Они новые.
Лившиц торжествующе встал и с видом человека, доказавшего свою правоту, стал спускаться вниз по винтовой лестнице.
— Вы мне ничего не доказали, — заметил я ему, — кроме того, что с Дау надо систематически заниматься.
Лившиц вздохнул, но согласился. Однако его хватило только на одно или два посещения. Результат был тот же, и вытащить его к больному уже было невозможно.
Убедившись, что нам его не дождаться, я посетовал Дау на это и сказал, что Евгений Михайлович произвёл на меня своеобразное впечатление. На это Дау улыбнулся и дал ему характеристику,
По моей просьбе Кора обращалась и к другим физикам, но ни один из них не откликнулся на этот призыв. Мне неловко было прибегать к помощи Петра Леонидовича Капицы, поскольку это означало бы компрометировать учеников Дау, и так как сам Капица крайне доброжелательно относился к больному, я понимал, что мой рассказ его огорчит.
Поэтому я обратился к людям более эмоционально отзывчивым, и первым из них был артист Аркадий Исаакович Райкин, которого Дау очень любил. Добившись согласия актёра на визит, я сообщил Дау, что приеду к нему с Райкиным в воскресенье. День был выбран неудачно, потому что по воскресеньям Таня не могла сидеть возле больного, и он чувствовал себя несчастным: боль в животе не отвлекала разминанием кисти, и позывы в туалет были более частыми, чем обычно. Но у меня не было другого выхода. Райкин, измотанный до предела ежедневными концертами, а то и двумя в день, был крайне утомлён, и воскресенье, которое я у него вырвал, было первым днём отдыха за последние четыре месяца его работы.
— Что от меня требуется? — спросил он.
— Видите ли, — сказал я, — у Дау отсутствует ближняя память. Он не помнит, что произошло не только вчера, но и пару часов назад.
— Бог мой! — вскричал актёр. — Со мной происходит то же самое. В беседе обнаружилось, что Райкин тоже «потерял ближнюю память», но контузии при этом у него не было. Поняв, что его задача состоит в том, чтобы попытаться рассказать Дау что-нибудь очень интересное и тем попытаться отвлечь от его боли, Аркадий Исаакович очень разволновался.
Встрече его с Ландау предшествовал длительный разговор между нами и его женой Ромой, также актрисой и сотрудницей эстрадного театра, в труппе которого она была весьма колоритной, на мой взгляд, фигурой. Этот разговор содержит много интересного о творческой манере актёра с такой резкой индивидуальностью', каким является Райкин, но поскольку к теме это не имеет отношения, коснусь только отдельных черт, чтобы стала понятной сцена встречи.
Перед каждым выступлением Райкин всегда волнуется, и причина волнения состоит не в том, что с обывательской точки зрения называется творческим вдохновением. В манере этого актёра лежит необходимость найти психологический контакт с каким-либо зрителем из первых рядов, чьё лицо хорошо видно со сцены. По движению этого лица Райкин угадывал реакцию его как зрителя, и если реакция была одобрительной, то между актёром и зрителем устанавливалась положительная обратная связь: чем одобрительней реагировал зритель на актёра, тем уверенней чувствовал себя Райкин. Если обратная связь была отрицательной (переменить адрес в процессе выступления актёр уже не мог), настроение Райкина угасало все больше, и яркость его выступления катастрофически тускнела.
Поскольку в задачу Райкина входило отвлечь Дау от его болей, вместе с тем Дау был одним-единственным зрителем, то повод для волнения актёра был более чем формальный, поскольку Райкину «безумно» хотелось достичь поставленной перед ним цели.
Как только я вошёл к Дау, стало ясно, что наш опыт сорвётся, и хотя Кора предупредила меня, что «сегодня без Тани ему совсем плохо», мне казалось, что она преувеличивает или даже страхует эффект неудачи.
Дау лежал на спине с выражением глубокого физического страдания. Он ломал пальцы больной руки и при виде Райкина сказал: