Академия воровского дозора
Шрифт:
– Знаешь, начальник, накатила на меня в последнее время усталость, сам не свой хожу. Нервы ни к черту, срываюсь почем зря! А любимая женщина страдает, переживает. Вот и решил в тишине нервишки подлечить.
– Получается?
– Немного получается, – широко заулыбался задержанный.
– Баширов, а ведь мы нашли тех людей, кому вы стволы продавали. Они на вас указали.
– Наговор это, начальник. Не знаю никаких людей.
– Не знаешь, говоришь… А вот сюда взгляни. – Открыв папку, Гончаров вытащил из нее фотографию Федора Баскакова и пододвинул к Баширову: – Узнаешь? Это
– Вот что, начальник, чего ты меня все Башировым называешь? Я не Баширов, а Рахимов. Вон у тебя на столе права лежат… Там написана моя фамилия.
– Чего же ты фамилию поменял?
– Разонравилась…
– Чем же она тебе не угодила?
– Так бывает. Захотелось начать жизнь с чистого листа. Имею право… А то чуть что, так сразу Баширов! Кого-то грабанули, полиция ко мне заявляется, кого-то грохнули, опять ко мне! Как будто, кроме Баширова, никого больше не существует. Возможно, у меня и были какие-то нелады с правосудием… но все это осталось в прошлом. Сейчас я законопослушный гражданин.
– Что-то не очень вяжется с тем, что я о тебе знаю. Невозможно быть законопослушным гражданином, сидя на пятнадцати коробках с оружием. Где ты познакомился с Корсунем?
– В одной компании, – слегка улыбнулся Баширов, давая понять, что ему есть что вспомнить.
– И что за компания?
– А какая еще может быть компания? Сидели, выпивали понемногу у кого-то на хате, даже толком не могу припомнить, у кого именно. Девки там были, и вот здесь такая история случилась, поменялись мы с Корсунем подругами. – Баширов широко заулыбался. – Его баба потом моей женой стала. Фарида Рахимова.
– Ах, вот оно что, – хмыкнул Гончаров. – Трогательная история.
– Вот с тех пор наша дружба и заладилась.
– Кто к вам еще приезжал?
– К нам никто не приезжал. Отдыхали мы от всех. От баб тоже, кстати… Он от своей, а я от своей.
– А как же стволы?
– Про стволы ничего не знаю.
– Ладно, это ты на суде расскажешь, когда твои отпечатки покажут и когда против тебя покупатель станет свидетельствовать. Ведь на тех стволах, что вы ему толкнули, по парочке трупов висят.
– Ментовские расклады! На пушку берешь, начальник! Какие еще трупы?
– Чего же ты так напрягся, Башка? Продолжай. Что хотел сказать?
– Если и висят какие-то трупы, так мне чего? Я не при делах, – отвернулся Баширов. – Утомил ты меня, гражданин начальник, в камеру хочу.
– Ты посиди там, подумай. Чистосердечное учтется. Я ведь знаю, что это дело Корсунь организовал. Расскажешь все как было, похлопочу о тебе, чтобы с меньшим сроком пошел. Вам обоим так или иначе сидеть, не отвертеться! Дежурный! – громко позвал майор и, когда сержант вошел, распорядился: – Отведи в камеру… Отдохнуть!
Ближе к вечеру майор Гончаров созвал оперативную группу. Расселись за длинным столом. По неписаному правилу каждый занял свое место. Оставался свободен лишь единственный стул – прежде на этом месте
– Начальство сейчас с меня стружку снимает, – бодро заговорил майор, опускаясь в кресло, – требует, чтобы мы раскрыли дело об оружии в самое ближайшее время. Шансы для этого у нас есть. Имеются двое крепких подозреваемых. Отпечатки пальцев одного из них обнаружили на стволе. Весьма серьезная улика… Оба идут в «несознанку». Впрочем, это их проблема… У нас сейчас другая задача: мы должны установить их связи, очертить круг их знакомых, узнать, с кем они встречаются, с кем общаются. Найти приятелей по двору, по школе, – принялся энергично перечислять он, загибая пальцы. – Узнать, где проживают их подельники. Одним словом, выявить всех тех, кто так или иначе нам интересен. Не хватает двух стволов, и мы должны знать, куда они отправились. Задача всем понятна? – посмотрел майор на капитана Чуркова, сидевшего от него по правую руку.
– Так точно, товарищ майор, – охотно отозвался Чурков.
– Чего тогда сидим? За работу! У нас ее непочатый край.
Было допрошено около трех десятков свидетелей, исписаны кипы бумаг, но дело продвигалось крайне медленно, будто бы сговорившись, очевидцы твердили примерно одно и то же: Ваня Корсунь был добродушным малым, хорошим товарищем, и самый скверный поступок, пришедший на память одному из его школьных приятелей, так это стрельба из рогатки в бездомного кота. Иван, конечно, бывал горяч, но первым в драку никогда не лез, к тому же славился большой отходчивостью. Для многих его криминальное прошлое было большой неожиданностью.
После подобного разговора на Гончарова накатывала несусветная тоска – а того ли человека он ищет?
Умело пряча уныние, майор слушал очередного свидетеля, сидящего напротив, а тот, видимо испытывая какой-то душевный экстаз, энергично рассказывал:
– Марки для Вани были все! Можно сказать, что он фанатик-филателист, во всяком случае, другого такого я в жизни не встречал! Особенно интересовала его флора и фауна. Любил еще собирать марки с изображением картин. Знаете, большие такие марки. В них всегда цвета очень сочные.
– Видел, – вяло согласился Гончаров, едва подавив зевоту.
Он ловил себя на том, что совершенно не понимает, о ком, собственно, ведется речь: не то о закоренелом преступнике, подозреваемом в убийствах и грабежах, не то о наивном мальчике, собиравшем марки. Глядя на его снимки анфас и в профиль, невозможно было представить Корсуня романтичным юношей. Что же такого с ним должно было произойти, если он столь кардинально переродился?
– А цветы он случайно не собирал? – пряча иронию, спросил майор.